И почти враждебно смотрю на машину, что неподвижно стоит на улице. Не было бы её, мы, как говорится, взяли бы ноги в руки — и на просёлок. Подождали бы в кустах попутки и быстро забыли бы о бандитах. Вот только о попе надо бы предупредить самооборонцев.
И, не ожидая ответа, приказываю:
— Немедленно отправляемся искать самооборонцев. Дадим бандитам бой вместе с ними. Другого выхода не вижу. Только нужно собрать самооборонцев тихо и быстро, а то глядишь, притаился где-нибудь недалеко этот бандитский приспешник, предупредит гадов, нападут на нас внезапно, откуда и ждать не будем.
— Знали бы мы, где оборонцы живут, — хмуро бросает Андрей. — Село большое, за всю ночь не обойдёшь. Придётся стучаться наугад, спрашивать. Думаешь, так сразу и скажут?
— Почему наугад? — подаёт тоненький голосок Емеля. — Я, дядя, знаю одного. Поп о нем вспоминал недавно… зло вспоминал.
— Вот это другое дело! — повеселел Прокопчук. — Так веди скорее к его хате.
Мальчишка переступает с ноги на ногу, шмыгает носом, мнётся. Андрей нагибается к нему:
— Ты чего стушевался? Боишься, что, поп накажет? Не бойся, теперь крышка ему. Впрочем, ладно, схожу один. Покажи-ка его хату!
— Вон, — протягивает руку Емеля, — видите, журавль возле неё. Дядьку Маркияном зовут. Поздоровайтесь, когда откликнется, скажите, что вы советский солдат, и он откроет.
Андрей торопливо уходит. А Емельян дёргает нас за рукава:
— Пойдёмте в ригу. Там спрячемся, пока самооборонцы не соберутся сюда.
Я на минутку оглядываюсь. И верно, негоже торчать посреди двора. И в хату возвращаться не стоит: бандиты сразу к ней бросятся, они думают, что мы спим там беспробудно. А то ещё ударят из автоматов по окнам. Эх, было бы у нас побольше оружия, мы бы их встретили!.. Идём к риге, виднеющейся в огороде.
Здесь темно, хоть глаз выколи, и почему-то холоднее, чем на улице. Пахнет душистым сеном и горьковатой соломой. Емельян ведёт нас в угол. Глаза привыкают к темноте. Шелестит солома под ногами. Останавливаемся, ложимся на дерюжину. Прямо перед моими глазами — заметная щель в стене из ивовых прутьев.
— Это я проделал, — шепчет Емеля. — Я здесь сплю. Как услышу утром шаги отца Парфентию, сразу смотрю в щель, в каком он настроении. Если очень злой, руками размахивает, быстро прячу вилы и грабли — может покалечить.
— Как же тебя угораздило к такому живодёру попасть? — спрашиваю с сочувствием. — Неужели у тебя в селе никакой родни не осталось?
Емельян долго молчит, шуршит соломой, устраиваясь поудобнее.
— Я не из этого села… — подаёт наконец голос. — Я из того хутора, знаете, как вдоль Чёрного леса идти, а потом мимо Белого болота, так наш хутор как раз за тем болотом.
— Не знаю, — невольно улыбаюсь я. — Нездешний я, Емеля. Не знаю твоего хутора. Я с той Украины, которая ещё в семнадцатом году освободилась от помещиков и от таких попов, как твой. У нас к сиротам так не относятся. А ты давно потерял отца и мать?
Он опять долго молчит.
— Мать уже давно, — говорит медленно. — Часто снится: лежит она в гробу, а я плачу, хватаю её за руки, прошу открыть глаза, посмотреть на меня, что-нибудь сказать, а она — немая и неподвижная. Как будто это не я, а чужой человек к ней обращается. Ох, дядя, как тогда мне страшно и одиноко было! Побыстрее бы нам на том свете с мамочкой встретиться!
Меня будто жгут слова Емельяна. Не сразу спрашиваю с болью:
— А отец когда умер?
Мальчик почему-то отодвигается от меня, словно я обидел его. Закашлялся. Странно… Похоже, с отцом связана какая-то тайна. Хм, а может, он жив, может, просто бросил сына, когда умерла мать, женился вторично, вот мальчик даже вспоминать не желает о таком отце? Все, довольно расспросов. Однако не утерпел:
— Бросил, что ли, вас?
Мальчик вздыхает и тихо отвечает:
— Да вроде нет…
Похоже, я не ошибся в своих догадках. Перевожу разговор на другое. Молчать не хочется: и сон опять одолевает, и нужно хоть немного успокоить напряжённые до предела нервы. Да и время за разговором идёт быстрее.
— Так почему все-таки поп так помыкает тобой? — опять спрашиваю. — Неужели, правда, больше некуда было податься?
Мальчишка вертится, под его неспокойными ногами шелестит солома. Чувствую: ему почему-то совсем не хочется отвечать на этот вопрос. А меня разбирает любопытство. И настороженность появляется: какую же тайну хранит в себе этот мальчик? Ну, с отцом, считай, ясно. А вот как попал к попу в батраки? Наверно, правду говорил в госпитале раненый бандитами майор, что тут сам черт не поймёт, где друг, а где враг. У каждого мужчины может быть при себе автомат, а то и обрез под полой. Вот Прокопчук пошёл и будто в снегах утонул. Уж не побежал ли к матери?