Сам Сиддык-бай и несколько его приближенных из числа баев долины, а также джигиты-кайнарбулакцы все это время пользовались гостеприимством Лутфуллы-бая. Остальных разместили у дехкан кишлака, обязав всех — бедных и состоятельных — содержать их. Отряд по существу вел праздную жизнь, изредка выезжая в глубокий сай неподалеку от кишлака, чтобы поупражняться в стрельбе. Занятиями руководили сыновья бая — пока никем не превзойденные мергены отряда.
Наступающая весна приковала коренных каратальцев к заботам о хлебе насущном, и поэтому о том, что происходило в долине, они судили по рассказам прибывающих в отряд. И поскольку в большинстве своем те были заинтересованы в беспощадной борьбе с революцией, то и рассказы их были жуткими, не оставляющими равнодушных, вызывающими ненависть. Выходило, что в кишлаках, где стоят гарнизоны красноармейцев, женщины стали общими. Уважения же к почтенным людям — баям и священникам — там не было, каждый, оказывается, норовил унизить их, втоптать в грязь достоинство. По мудрому совету муллы Сиддык-бай поощрял такие рассказы, они помогали ему пользоваться расположением каратальцев, пока даже самых бедных. Но, как показали последующие события, юзбаши, — теперь можно было назвать его так, — ошибался.
Однажды, когда Сиддык-бай с приближенными, муллой и хозяином дома после сытного обеда нежились под лучами теплого солнышка на чорпае в центре двора, за пиалой зеленого чая, в воротах появился джигит по имени Хамид. Он был облеплен с головы до ног грязью. Насколько было известно баю, этот парень происходил из семьи такого, как и сам юзбаши, бедного бая, но гяуров ненавидел люто. В своей горячности, жестокости он был похож на Артыка. И потому, наверное, стал ближайшим его другом. Хамид был взволнован.
— Что случилось, Хамидбек? — спросил его Сиддык-бай.
— Плохие разговоры ходят по кишлаку, бай-бобо, очень плохие, — ответил джигит.
— О чем?
— О гяурах, таксыр.
— Так чего ж волноваться, йигит? На то они и неверные, чтобы о них говорили плохо. Ты хочешь, чтобы их хвалили?
— Ничего я не хочу, — буркнул парень, — вчера из долины вернулся Кудрат какой-то, ну и…
— Мы слушаем тебя, — подбодрил бай, видя, что парень смутился вроде.
— Он всем рассказывает, что гяуры — хорошие люди, что они не обижают бедняков, помогают им, и все то, что о них болтают в кишлаке, мол, выдумка баев и мулл. А про нас, джигитов, он сказал, что все мы — басмачи, грабители и насильники.
— И ты поверил ему?
— Другие верят, бай-бобо.
— Хорошо, Хамидбек, видать, теща любит тебя, что ты подоспел к неубранному дастархану. Садись на чорпаю, сейчас ребята накормят тебя. Сначала еда, а потом беседа, не будем отступать от этого золотого правила.
Хамид присел на краешек. Один из прислуживавших в доме Лутфуллы-бая парней поставил перед ним полную касу жирной шурпы, а второй принес чашку с вареной бараниной.
Первое время Сиддык-бай удивлялся щедрости Лутфуллы-бая, а потом стал воспринимать все это как должное. «Мы решили бороться не только за веру свою, — оправдывал он мысленно это решение, — но и за стада почтенного хозяина. А тут уж… Если не хочешь потерять все, так не жалей его части!»
Хамид принялся за шурпу.
— Как вы думаете, юзбаши, долго ли продержатся урусы на нашей земле, проклятье их роду и племени? — спросил Лутфулла-бай, чтобы как-то разрядить внезапно наступившее напряжение.
— Все в руках творца, — ответил он. — Как он предпишет, так и будет.
— О, они не скоро уйдут, — подал голос Хамид, — так Кудрат говорит. Он еще сказал, что даже будет лучше, если они останутся насовсем, тогда землю всю отдадут беднякам.
— Я покажу этому шелудивому ослу землю, — воскликнул Лутфулла-бай, — я ему припомню многое и спрошу за многое!
— Не волнуйтесь, почтенный, — успокоил его Сиддык-бай, — сейчас туда пойдут мои сыновья и во всем разберутся. Думаю, что ваш Кудрат чего-то напутал. — Приказал сыновьям: — Сходите с Хамидбеком и разузнайте, в чем дело.