— Сколько же у меня в волосах заколок? — спросила я у девушки-парикмахерши, колдовавшей над моей причёской уже по меньшей мере час.
— Пока двадцать три, — весело ответила девушка, — но это ещё не предел!
— Какой кошмар! — искренне ужаснулась я. — Если я стану извлекать их все во время брачной ночи, то ни на что другое времени уже не останется.
— Ах, нет, вы напрасно так думаете! — воскликнула девушка, ловко пристраивая на мой затылок очередную прядь. — Это же одна из самых волнующих частей брачной ночи! Женихи просто обожают извлекать заколки из причёски невесты. В этом есть и близость, и элемент таинственности, своего рода прикосновение к неведомому.
Ну да, я так и знала: все, кто имеет отношение к свадьбам, — садисты. В том числе и женихи, получающие удовольствие от подобной экзекуции. Всё-таки не зря мы, ведьмы, никогда не выходим замуж.
Когда на меня надели роскошное пышное платье и затянули, как петлю на шее, корсет, я лишь молча сжала зубы. Однако результат оказался весьма сносным. Стоя я вполне могла дышать. Правда, стоило мне принять сидячее положение, и эта нелишняя для человека способность начисто меня покидала. Видимо, в Миргороде было принято считать, что невесте дышать не надо. Или, как минимум, что ей не надо сидеть. Действительно: зачем невесте нужны такие глупости? Бракосочетание проводится стоя, брачная ночь — лёжа, а ужинать за свадебным столом жениху и невесте всё равно не полагается. Они же не за этим женились!
К зеркалу меня подпустили лишь после того, как всё было кончено. То бишь после того, как меня сделали законченной невестой. Взглянув в зеркало, я покачнулась на непривычно высоких каблуках и чуть не испустила дух, так и не добравшись до мэрии. С той стороны стекла на меня смотрела совершенно чужая, незнакомая женщина. Была ли она красива? Бесспорно. В её пользу говорило всё: и изящно уложенные на затылке волосы, и игриво выбившаяся волнистая прядь, и идеально подведённые глаза, и длинные густые ресницы, и чудесная фигура с осиной талией (как бы не грохнуться в обморок от этого корсета!)… Вот только она не была ведьмой. От ведьмы в ней не было ровным счётом ничего. Кроме, разве что, зелёного цвета глаз. Что ж, остаётся утешаться тем, что главное в человеке — не внешность, а то, что в душе. Буду надеяться, что моя душа достаточно черна, чтобы компенсировать избыточную белизну фаты и платья.
Я вышла из салона, покачиваясь не то от ужаса, не то из-за каблуков. То, что они высокие, — это ещё полбеды, но уж больно неустойчивые. И зачем я только на них согласилась?
— Элена, вы в порядке? — озабоченно спросила Дара. — Вы бледная, как смерть.
— Стараюсь соответствовать цвету платья, — ответила я. — Что скажешь про мой внешний вид?
— Вы выглядите потрясающе! — восторженно заявила она, прижимая руку груди в знак собственной искренности.
— Да, это, пожалуй что, верное слово, — согласилась я. — Сама я, во всяком случае, точно потрясена.
— Неужели вам не нравится? — изумилась Дара.
— А что здесь может нравиться? — отозвалась я. — Ведь это же совершенно другая женщина. Какое мне дело до того, как она выглядит?
— А вот я совершенно уверена, что Ярослав просто потеряет голову, когда вас увидит! И сразу же побежит за настоящим священником.
Как ни странно, эти слова придали мне бодрости, и я зашагала веселее, с высоко поднятой головой. Даже каблуки почти не причиняли неудобства.
Жених и священник, как и положено, ожидали нас на пороге мэрии. Не у той двери, через которую мы проникали в здание ночью, а возле центрального входа. Когда мы подошли, Ярослав и вправду смотрел на меня достаточно долго, но вот с какими именно эмоциями, по его лицу было не определить. Карасик очень забавно выглядел в наряде священника. Ряса была ему определённо велика, а движения казались немного неуклюжими.
— Почему нас никак не зовут внутрь? — поинтересовалась я, когда большие часы на площади показали два часа десять минут.