Переночевал он в узкой расщелине между поваленных, наполовину сгнивших берез. Стараясь не думать о хищном зверье, он закутался в плащ, но даже в шорохе дождя ему чудилась осторожная волчья поступь. А потом он согрелся. Запах опят и лесной прели, возня крота под трухлявым пнем успокоили его, и он уснул.
Утром, уже потеряв надежду найти какую-нибудь просеку, тропинку или след человека, он неожиданно наткнулся на группку крестьянских девушек. Шумно, как воробьи, они шныряли по кустам, обирая малину.
- Туда не ходите, - махнул рукой Алеша. - Там люди костер жгли. Разбойники...
- Какие ж они разбойники? - наперебой закричали девушки. - Это наши мужики лес валят. Мы им обед несем. А ты как сюда попала?
Девушки накормили измученную горожанку и объяснили, как выбраться из леса и выйти на Петербургский тракт. Но Алексей боялся идти по большаку и продолжал держаться менее оживленных, проселочных дорог. Через два дня его подобрала карета.
Каморка, в которую привела Алексея монашка, была мала и холодна, как собачья конура, но он несказанно обрадовался и такому пристанищу. Здесь он был в безопасности.
Есть не хотелось. Спать, спать... С трудом превозмогая желание сразу лечь спать, он снял мокрую одежду и развесил ее для просушки. Стеганые бока пропитались влагой, узлы на тесемках затвердели, и он долго возился, развязывая их, пока не догадался разрезать шпагой. Кокетливые кудряшки парика превратились в липкие, как переваренная лапша, пряди, в которых запутались еловые иголки и стерни соломы. Он даже не решился выжать этот театральный реквизит, боясь, что парик склеится.
- Куда бы мне повесить мои кудри? - сказал Алексей задумчиво. Самое сухое место в углу, там лампада горит день и ночь. Он перекрестился и повесил парик на торчащий под иконой гвоздь.
Солома на топчане была сухая. Алексей закрыл в нее больную ногу, подкопнил под бока и блаженно закрыл глаза.
Кто его спутники? Видно, плохо он играет свою роль, если дама все поняла. А как хороша! Почему-то ему казалось, что он видел ее раньше. Что-то знакомое чудилось в чертах лица, в усмешке. "В мечтах ты ее видел, улыбнулся Алеша. - Во сне встречались. Как бы она, красота, не донесла на меня! "
Он уже совсем засыпал, когда тяжелая дверь в келью хрипло, по-стариковски скрипнула и приоткрылась, удерживаемая чьей-то осторожной рукой. Алексей сразу сел, закрылся мокрым плащом, накинул на голову капюшон и замер, испуганно уставившись на дверь. Этот кто-то медлил войти. "Ну? " не выдержал он. В дверь проскользнула девушка, скорее девочка-подросток, в темном, под горло платье и большой, волочащейся по полу шали.
- Ты кто? - услышал Алеша чуть внятный шепот.
- Служанка приехавших вечером господ, - также шепотом ответил он, поправляя плащ.
- Ты не служанка. Ты на богомолье идешь. Тебя в дороге подобрали.
- А тебе что в этом? - Алексей схватил девушку за запястье. - Кто тебя подослал? Говори!
- Пусти, закричу! Знала бы, что ты злая, как цыганка, не пришла бы сюда.
- Чего тебе надо? - крикнул Алексей, отбрасывая ее руку.
- Я завтра с тобой пойду.
- Вот радость-то, - иронически протянул он.
- Не хочешь, чтобы с тобой шла?
- Зачем ты мне нужна-то? Ты кто, монашка?
- Нет. Я при монастыре живу.
- Ты даже не знаешь, куда я иду, -усмехнулся Алеша.
Она задумалась, по-детски выпятив губы, пальцы ее с отрешенной деловитостью быстро сплетали в косичку кисти шали.
- А куда ты идешь? - спросила она наконец.
- Это уж мое дело. Тебе куда надо?
- А это мое дело! - Девушка бросила заплетать кисти, стиснула худой кулачок и решительно потрясла им.
- Вот и хорошо. Вот и поговорили. А теперь иди. Мне спать надо.
Девушка не двинулась с места.
- Мне надо в Новгород, - прошептала она с неожиданной кротостью. - Я одна боюсь идти, я мира не знаю.
Она ссутулилась и вдруг упала на колени, вцепилась руками в волосы и стала раскачиваться перед Алешей, страстно шепча:
- Возьми с собой! Христом Богом молю... Выйду я из монастыря, только дорогу спрошу, меня назад и воротят. На кольцо, оно дорогое, фамильное. Ты не бойся, бери, только позволь идти с тобой.
"Уж не блаженная ли? " - оторопело подумал Алексей.
- Не нужно мне твоих колец. У меня свои есть. Пойдем, коли хочешь.
"Вдвоем идти легче, - размышлял он. - Вряд ли она будет обузой. Ноги длинные, в ходу, наверное, легкие. Пусть скачет... "
Получив согласие, девушка сразу успокоилась, нахмуренное лицо ее разгладилось, похорошело. Она села на пол, подперев щеку ладонью, и принялась внимательно рассматривать Алексея.
- Ну и взгляд у тебя, - смутился тот. - Твои глаза костер поджечь могут. Не пробовала?
- Черные, да? - простодушно отозвалась девушка. - Мне сестра Федора всегда говорит: "Спрячь глаза! "
- Сколько тебе лет?
- Шестнадцать.
- А зовут тебя как?
- Зачем тебе мое имя? - опять насупилась девушка.
- Не хочешь - не говори.
- Софья. А ты?
- Алек... Анна, - поперхнулся Алексей, но вовремя вспомнил имя благодетельницы Анны Гавриловны.
- Аннушка, - задумчиво уточнила Софья.
"А хорошо ли это, честно ли, что я беру ее с собой, - размышлял Алеша. - Видно, совсем не у кого просить ей помощи, если кинулась она к первой встречной. Но я-то не та, за кого она мня принимает. Если б знала эта девица, что я ряженый гардемарин и государев преступник, вряд ли б она так стремилась пойти со мной".
Он не успел додумать мысль до конца, как Софья встала, подошла к божнице и, встретившись с ясными глазами Вседержителя, так стремительно грохнулась на пол, что юноша явственно услышал стук коленей о плиты пола. "Больно так молиться", - подумал он.
- Господи, решилась я! - страстно прошептала Софья. - Господи, не помощи жду! Об одном прошу - не мешай! Я сама, сама... Отврати от меня взгляд свой. Пойми и прости. Господи...
Алексей сидел, не шелохнувшись. Ну и молитва! Софья смиренно касалась лбом пола, но не просила Бога - требовала, и, казалось, качни Господь головой, нет, мол, она опять вцепится в свои лохматые волосы, заломит руки и начнет рвать перстень с худых пальцев: "На, возьми, но пойми и прости... " И не выдержит Всемогущий.
Муторно стало на душе у Алексея. Мало ему своих бед, еще берет на шею обузу. Экая она настырная! "Да отвяжись ты от Бога! - хотелось ему крикнуть. - И секунды ему подумать не даешь. Только и забот у Господа, что за тобой следить! " Если она с Богом так вольничает, то каково же будет ему, Алексею? Заговорит, задурит голову, опутает просьбами, как канатами, и не будет у него своей воли, только ее желания он будет выполнять, проклиная их и не смея отказаться.