Валерий Робертович был без ума от Анжелики уже третий месяц, возбуждаясь от ее аналитических способностей, и от сисек, и от квартир. Каждый в окружении Валеры знал, что тот в совершенстве может укладывать три вещи: волосы, вещмешок и женщин всех возрастов в постель. С бабами он вообще превращался из посредственного аналитика в несравненного анализатора.
В постели Лика была сущей (да и ссущей) фурией, стонала, выкрикивала похабности, была порывиста в движениях и открыта для экспериментов. Валерий Робертович даже подумывал жениться, и, если бы не вчерашнее недоразумение в виде пальца Анжелики, неожиданно обнаруженного Валерой в кульминационный момент в собственной жопе, уже наверняка подал бы заявление в ЗАГС.
У Анжелики кроме отца была безусловно и мать. Потасканная взлохмаченная женщина средних лет и моральных устоев, она меж тем обладала приятными чертами лица и аппетитными формами, на которые и клюнул несколько лет назад уважаемый армянский миллионер Ашот. Валерия Афанасьевна ушла от Якова Валентиновича в богатую и счастливую жизнь с одним ридикюлем и чувством собственного достоинства.
В прошлом году Ашот разорился и уехал на родину, а Яков Валентинович закончил земной путь. В результате этой двухходовки у Анжелики было три квартиры, а у Валерии Афанасьевны зависть и заусенцы на ногтях.
Отношения между младшей и старшей Писдой и прежде не были идиллическими, а после этого вовсе испортились.
Валера до сегодняшнего дня не был знаком с мамой, и не то, чтобы жаждал познакомиться. Однако же мама вышла на него сама (из приехавшего лифта, подкараулив в подъезде).
– Валерия Кокосян, – протянула она татуированную руку для поцелуя, – в девичестве Шмарина, в промежутке – Писда. Мама Анжелики, и я готовлю ей сюрприз.
Жизнь не баловала Валерия Робертовича сюрпризами, но мать его женщины была тоже в какой-то мере Валерой, поэтому отказать он не сумел.
Теперь вот они сидели на кухне, опрокинув третий пузырь «Рейки», которую Валерия Афанасьевна по-хозяйски раздобыла среди запасов Валерия Робертовича, и твердой рукой стограммила по рюмкам.
– Хороший ты мужик, Валера, – сказала она, ухватив его пальцами за щеку, – только пить не умеешь.
Валера растерялся, что бывало с ним крайне редко. Цепкие пальцы, отметил он про себя, и ногти острые. Такими бы яйца пощекотать.
***
Антон Сергеевич внимательно смотрел на Люсю. Она растопырила ноги, скрючила руки, повернув еблет куда-то в верхний угол мастерской, предъявив художнику профиль Октавиана Августа и сиськи.
– Вот у вас сосок коричневый, а композиционно лучше будет смотреться розовый. А то он вне контекста получается, вроде как, – задумчиво протянул Антон.
Люся, занемевшая всем телом и зачерствевшая душой, сплюнула на пол и уселась на диван, полностью поменяв композицию. Взяла с тумбочки электронную сигарету и засунула в рот.
– Ну ебаная Люся, – огорчился Антон Сергеевич, но тут же спохватился, поняв неуместность каламбура. Лучшие натурщицы всегда оказывались своенравными и строптивыми. А Люся была лучшей – у нее сиськи разного размера и половину уха отгрыз соседский алабай. Такую рисовать – одно удовольствие.
Антон Сергеевич открыл академию художеств на Рубинштейна, предварительно закрыв турагентство на Лиговском. Ну а что, сейчас оптимальным маршрутом поехать можно было только кукухой, а вот искусство всегда в цене.
Люся втянула в себя электронный никотин и выдохнула электронный дым.
– Меня Нинель бросила, – будто между прочим произнесла Люся. Она была прожженной лесбиянкой и не признавала никаких людей с хуями.
Нинель, она же Нинка-минетчица, была лысой татуированной студенткой и немного мразью, вытянувшей из доверчивой Люськи все деньги на подарочки и походы в рестораны. Она несколько раз бывала и в мастерской, больше того, даже отсосала Антону чисто из любопытства, когда Люся траванулась хот-догом и срала почти час, срывая тем самым производственный график.
– А я никогда не доверял людям с пиздой, – наставительно произнес Антон. Он тоже был голым – такой уж в академии дресс-код – за исключением ярко оранжевого берета. Таким образом в мастерской выстраивалась доверительная атмосфера, и натурщицам не было неуютно.
– Там это, приставы пришли, – заглянул в дверь дядя Коля, вахтер, охранник и респшен-менеджер, он же представитель колл-центра.
– Передай, что я сейчас буду, – бодро улыбнулся Антон, поправив берет, – только переоденусь.
Дядя Коля вышел. Люся отстраненно курила. Антон открыл окно и удалился на крышу. Кажется, недовольные клиенты турфирмы, эти несостоявшиеся путешественники, дошли-таки до суда. Держа это в уме, Антон Сергеевич и выбрал для своей академии мансардный этаж.