– Фикусы-хуикусы, – неопределенно пробормотал Витя, что могло означать как «да», так и «нет», – ладно, давай свои насаждения.
Сисадмин взял цветок, мысленно негодуя по поводу щедрости того, кто посадил такой маленький фикус в такой большой горшок. Зашел в лифт, изловчившись, нажал какой-то частью тела на кнопку четырнадцатого этажа и погрузился в ничегонеделание.
Удивительно, но в лифте он был один, хотя обычно всякая пиздотня шныряла туда-сюда между этажами в предвкушении обеда. В коридоре четырнадцатого этажа тоже никого. Кабинет Масленникова пятый справа, можно поставить охуенный фикус ему на стол. Обрадуется шопестдетс.
Витя прислонил карточку к считывателю, контроллер пискнул и дверь открылась. Сисадмин шагнул в темноту кабинета, но вместо того, чтобы просто донести фикус до стола и поставить его, решил получить по ебалу и упасть.
– На, пидарюга! – кто-то пинал его и комментировал. Дверь закрылась. Горшок разбился. Планы поспать несколько часов в своей коморке тоже рухнули.
– Вяжи эту суку! – второй голос, но такой же неприятный, как и первый.
– Суй кляп, штоб на помощь не звал! – опять первый. Инициативный, сцуко.
Между очередными пинками по ребрам Витя дал зарок в дальнейшем посылать Михалыча нахуй с его просьбами.
Клавдия Ильинична еще вчера была королевой швабры, а сегодня ее карьера сделала головокружительный взлет. Баба Клава, как называли ее сотрудники ГовноГазНефти, последние годы боролась с пылью и грязью в офисе, а также с черными риэлторами дома. Лет десять назад она начала выпивать как бы промежду прочим, но потом ей так понравилось, что выпивать вылезло на первый план. В свои сорок восемь она выглядела на триста пятьдесят, в общем немолодо. Но это до вчерашнего дня.
Теперь она Клавдия ДАрк, не меньше. Вчера вечером по дороге домой, где-то между ларьком и клумбой ее перехватил незнакомец в балаклаве. Дал денег, сказал, чтоб привела себя в порядок. Какие-то инструкции в письменном виде. Денег было чуть больше, чем дохуя. Клава посетила парикмахерскую, заплела себе косу, которую аккуратно повязала вокруг головы, купила шмоток, и бутылку вдовы Клико. Сначала ей предлагали вдову Кличко, но этикетка показалась паленой, а предводительнице восстания несолидно разрабатывать операции под паленое спиртное.
Сегодня Клава излучала спокойствие, секс и первобытный дух революции.
– Сюда иди, хуйло! – приказала она Лапинскому, менеджеру креативного отдела, занимающемуся продвижением бренда. Он был из тех, кто мало ценил чужой труд, за глаза называл Клавдию Ильиничну «старуха», «эта» или просто «пизда», придирался к качеству ее труда, находя изъяны в казалось бы безукоризненно выполненной работе. Клаве периодически приходилось перемывать пол, заново вытирать подоконники и выносить мусор, который Лапинский успевал набросать в считанные минуты. И вот теперь настал час расплаты.
– А вы собственно, кто? – креативщик немного охуел от неофициального обращения, – и по какому праву обзываете меня?
– Неважно, кто я, – Клава сама не ожидала, что у нее такой властный голос, – важно, что ты – никто, и звать тебя – никак! На колени!
– Да пошла ты! – Лапинский попытался было отмахнуться, но крепкие мужские руки подхватили его с двух сторон и опустили на колени.
Незнакомец не соврал. Сегодня в девять утра, когда Клавдия пришла на работу, у входа ее ждали двадцать крепких молодцев в униформе клининговой компании. Теперь они переоделись в жилетки «евросеть», но сути дела это не меняло. Может, конспирация.
Четверо из них постоянно находились с Клавдией Ильиничной, остальные разбрелись по зданию – устранять руководителей, лояльных к Жидкому. Чтоб не спутать, каждому из них утром был презентован фикус в большом синем горшке. Незнакомец хорошо подготовился. И она, Клавдия, будет на гребне фикусной революции.
– Старая? – удивился Лапинский с пола.
«Хорошо хоть не пизда, – подумала Клава, – а то сейчас совсем не кстати терять авторитет».
К тому же теперь она вовсе не выглядела старой – косметика, утягивающее белье, новые шмотки. Будто сразу скинула лет триста. И даже сиськи, которые у нее всегда были немаленькими, перешли из висячего положения в стоячее.
– Лижи пол отсюда и до лифта! – небрежно махнула рукой она, – и можешь быть свободен.
– Будьте добры, счет! – Валерий Робертович вытер салфеткой рот и продолжил рассказывать Антону план, – поэтому проблем не должно быть никаких. Вопрос со спонсированием тоже решен – Голутвин дает полтора миллиона. Я его обработал как следует, думаю, уже у бати клянчит деньги. Для него пустяки, а нам на производственные нужды в самый раз. Революция – дело недешевое.