Антон кончил бурно, обильно и достаточно метко. Клава хотела было выразить протест, но сперма залила ей глаза. Юрист потрусил хуем над ее головой, стряхивая последние капли в нос и уши.
– Народ вас не забудет! – продекларировал он, – наше дело правое! Мы победим!
И пока Клавдия Ильинична безуспешно боролась с миллионами сперматозоидов, Антон спрятал хуй в брюки и вышел из гардероба.
– Все в порядке, ребята, – это адресовано «евросетям», – дайте вашему лидеру минуту. Встреча без галстуков сильно выматывает.
И пока эти хлопцы не очухались, шмыгнул в коридор. Надо было найти друзей, становилось и вправду небезопасно.
Витя сумел освободить руки и работал над планом действий. Остальных освобождать не было ни сил, ни желания. Заботы много, толку – ноль. Надо было пробираться на третий этаж, иначе будет поздно. Сисадмин неторопливыми размашистыми движениями червяка проталкивал свое тело к лифту. На него несколько раз наступили, но это тот дискомфорт, с которым можно мириться. Главное – выбраться из этого пекла.
Клавдия Ильинична вытерла сперму и поправила блузу. Сиськи растрепались, как и волосы, как и чувства престарелой революционерки. У нее есть деньги, вторая молодость и интересное занятие. А что? Революция – совсем не скучное дело.
Завибрировал телефон. Смс от неизвестного организатора. «Пора».
Клава вышла из гардероба.
– За мной, на третий! Будем брать Жидкого!
«Евросети», не задавая лишних вопросов, сомкнули строй и направились к выходу.
– Эдуард Геннадьевич! – в кабинет ворвался запыхавшийся Пися. Это было просто хамством, даже без стука! Жидкий спрятал хуй в брюки, второй рукой почесывая подбородок и не вставая из-за стола.
– Ты совсем охуел? – спросил он, – а вдруг я тут не один? Вдруг у меня встреча?
– Виноват, – понурил голову Пися, – можете наказать меня, как вам будет угодно. Но позже. Сейчас весьма пренеприятные новости – там настоящий бунт, люди жгут резину и бьют других людей. Если точнее, то ваши противники пиздят ваших сторонников, которых мало. Если сейчас не выйти к ним и не успокоить, потом может быть поздно. Даже через несколько минут может быть уже поздно…
– Может, вызывать полицию? – уверенность Жидкого куда-то подевалась. Одно дело – материть почем свет стоит бесправных подчиненных на подведении итогов, и совсем другое – выступать перед беснующейся толпой. Пусть даже это одни и те же люди.
– Вы – авторитет! – неожиданно твердо заявил Пися. – Люди слушают вас. Люди верят вам. Да, они немного запутались, но это стадо, им нужен пастух. Образумьте их, кроме вас сделать такое не под силу ни одному человеку в этом здании.
Жидкий не сомневался в своем авторитете. А вот в своем мужестве – весьма и весьма.
– Ладно, – согласился он, – пошли со мной.
Честный, справедливый руководитель и его верный подхалим отправились навстречу судьбе.
Иннокентий Валерианович Взлохмоченный был интеллигентом. Давно, кончено, ведь последние лет десять он был бомжом, известным в узком кругу, как Сиплый, за специфический тембр голоса, но вежливых манер не растерял, за что регулярно отгребал пиздюлей от быдловатых коллег. Одно Иннокентий так и не смог пробухать – свой пытливый ум, склонный к размышлениям, выводам и нестандартным умозаключениям. Несложный статистический анализ подсказал ему, что каждую пятницу мусорные баки на заднем дворе ГовноГазНефти ломятся от ништяков, поэтому именно здесь он встречал окончание трудной рабочей недели. Обычно просторный задний двор в этот раз был почти перекрыт – огромный мусоровоз уже несколько часов занимал почти всю территорию, доставляя неудобство Иннокентию.
«Кабриолет бля» – подумал Сиплый, глядя на открытый кузов мусоровоза. Захотелось поссать, и он задумался, тратить ли силы на то, чтоб доставать хуй, или как обычно сбрызнуть в штаны. В этот момент сверху в кузов мусоровоза что-то упало. Проблема была решена – Сиплый обоссался. В этот момент за первым шлепком раздался еще один – снова что-то упало. Бомж поднял голову – из окна третьего этажа полетел еще один мешок. Черный, в каком отлично транспортировать расчлененные трупы. Затем четвертый, пятый.
Такой расклад не очень понравился Сиплому, и тот ретировался, не дожидаясь, что его тоже заметят и как свидетеля упакуют в такой же мешок.