Фоллет Кен
Трое (Из огня и крови)
Кен Фоллет
Трое (Из огня и крови...)
перевод И. Полоцка
Алу Цукерману
Необходимо признать, что единственная трудность при создании атомной бомбы любого вида заключается в подготовке расщепляющегося материала соответствующего уровня очистки: конструкция же бомбы сама по себе достаточно проста...
"Энциклопедия Американа"
ПРОЛОГ
Было время, когда все они существовали бок о бок.
Они встретились много лет назад, когда все были молоды, задолго до того, как все это случилось; но последствия их встречи отбросили тень на много десятилетий вперед.
Это было первое воскресенье ноября 1947 года, если уж быть точным; и эта давняя встреча произошла по чистому совпадению, но в ней не было ничего удивительного. Все они большей частью были молоды и талантливы; они стремились обладать властью, принимать решения, вносить свои коррективы каждый своим путем, в каждой из своих стран; а такие люди в молодости часто встречаются в местах, подобных Оксфорду. И более того - когда все это случилось, те. кто держались в стороне, стали намекать, что и им кое-что известно. лишь потому, что они встречали остальных в Оксфорде.
Тем не менее, это меньше всего выглядело исторической встречей. То была очередная вечеринка с шерри в том месте, где бывает много подобных вечеринок с шерри (и не только с ним, но и напитками покрепче). Словом, ничем не примечательная встреча. Ну, почти не примечательная.
Ал Кортоне постучал в дверь и застыл в холле, боясь, что дверь ему откроет мертвец.
Предположение, что его друг мертв, за последние три года превратилось почти в уверенность. Во-первых, до Кортоне дошли слухи, что Дикштейн попал в плен. Ближе к концу войны просочились слухи, что происходило с евреями в нацистских концлагерях. И теперь, по завершении войны, они стали явью.
С другой стороны двери донеслись неясные звуки - кто-то двинул стулом по полу и пошел к дверям.
Кортоне внезапно занервничал. А что, если Дикштейн изуродован, искалечен? Может, он вообще не хочет, чтобы его беспокоили. Кортоне никогда не знал, как вести себя с калеками или сумасшедшими. В те несколько дней в конце 1943 года они с Дикштейном очень сблизились, пусть даже провели рядом не так уж много времени, но что представляет собой Дикштейн сейчас?
Дверь открылась, и Кортоне сказал:
- Привет, Нат.
Дикштейн уставился на него, а потом его лицо расплылось в широкой улыбке, и он выдал одну из своих смешных фраз на жаргоне кокни:
- Ну, провалиться мне!
Кортоне с облегчением улыбнулся ему в ответ. Они обменялись рукопожатиями, обнявшись, похлопали друг друга по спине и позволили себе несколько соленых солдатских шуточек, проталкиваясь в квартиру.
- Хотел бы я знать, - сказал Дикштейн, - как ты нашел меня?
- Должен признаться, это было нелегко, - Кортоне снял форменную куртку и бросил ее на узкую кровать. - И заняло почти весь вчерашний день. - Он смерил взглядом единственное хрупкое кресло в комнате. Оба его подлокотника торчали под странными углами, сквозь цветастую ткань обшивки, украшенную изображениями хризантем, торчали пружины, а в качестве подпорки на месте исчезнувшей ножки использовались тома "Диалогов" Платона. - Оно может выдержать человека?
- Только в звании не выше сержанта. Но...
- Ниже сержанта - это еще не люди.
Они рассмеялись: то была старая шутка. Дикштейн выволок из-за стала стул с гнутой спинкой. Присмотревшись к приятелю, он заметил:
- А ты никак потолстел.
Кортоне погладил выступающее брюшко.
- Во Франкфурте мы жили как сыр в масле - ты много потерял, демобилизовавшись. - Наклонившись, он понизил голос, словно хотел сообщить что-то конфиденциальное. - Мне здорово повезло там. Драгоценности, китайский фарфор, антиквариат - все что угодно за мыло и сигареты. Немцы подыхали с голоду. И, что лучше всего, девушки были готовы на все за пару нейлоновых чулок. - Он откинулся на спинку стула, ожидая услышать одобрительный смех, но Дикштейн смотрел на него с каменным лицом. Несколько растерявшись, Кортоне сменил тему: - Но ты-то явно не потолстел.
На первых порах он так обрадовался и испытал такое облегчение, увидев Дикштейна целым и здоровым, с той же самой улыбкой до ушей, что не присмотрелся к нему поближе.
И только теперь он обратил внимание, что его приятель не просто худ; он выглядел изможденным. Нат Дикштейн всегда был невысоким и худеньким, но теперь от него, казалось, остались одни кости. Кожа неестественно белого цвета и большие карие глаза за пластмассовой оправой очков лишь подчеркивали это впечатление. В проеме между обшлагом брюк и носков виднелась полоска бледной кожи ноги, смахивающей на спичку. Четыре года назад Дикштейн был загорелым, жилистым, жестким, как кожаная подметка армейских ботинок британской армии. Когда Кортоне, что нередко бывало, рассказывал о своем английском приятеле, он неизменно добавлял: "Самый выносливый, умный и отчаянный вояка, который спас мою чертову жизнь, и ей-богу, так оно и было".
- Потолстел? Нет. - Дикштейн покачал головой. - В стране по-прежнему железное нормирование, приятель. Но мы как-то справляемся.
- Ты знавал и худшие времена.
- И как-то выживал. - Дикштейн улыбнулся.
- Ты попал в плен?
- Под Ла Молиной.
- Черт побери, как им удалось скрутить тебя?
- Очень просто. - Дикштейн пожал плечами. - Пуля попала в ногу, и я вырубился. А когда пришел в себя, уже валялся в немецком грузовике.
Кортоне глянул на ногу Дикштейна.
- Все зажило?
- Мне повезло. В лагере оказался медик - он и срастил мне кость.
Кортоне кивнул.
- И еще концлагерь... - Он подумал, что, может быть, не стоит спрашивать, но ему хотелось знать, как там было. Дикштейн отвел глаза.
- Все было сносно, пока они не узнали, что я еврей. Хочешь чаю? Выпить нечего.
- Нет. - Кортоне уже жалел, что заговорил на эту тему. - Во всяком случае, по утрам я виски не пью. Жизнь и так слишком коротка.
Дикштейн перевел взгляд на Кортоне.
- Они решили выяснить, сколько раз можно ломать ногу в одном и том же месте и снова сращивать ее.
- Иисусе, - только и мог прошептать Кортоне.
- И делали они это с отменным мастерством, - ровным голосом произнес Дикштейн и снова отвел взгляд в сторону.