Каково ему сейчас? Я никогда не спрашивал – зачем бередить рану. Одно вижу: изменился. Нет, не поста-рел, что естественно, а именно изменился. В иные дни я вижу его, равнодушного не менее Онегина, с разо-чарованным лорнетом и с выражением английского сплина на лице. В другие – мне кажется, что ему доста-лась тоскливая роль усталого супермена, на лице которого написано отвращение ко всему человечеству. Команда «Мотор! Начали!» прозвучала, съёмка идёт, он эту роль исполняет и никак не дождётся команды «Стоп!». Вот уже сколько лет.
Сегодня с критикой его связывает разве что председательство творческим объединением критиков и лите-ратуроведов Московской писательской организации. Хотя… как посмотреть. Молчание – тоже ведь и пози-ция, и критическая оценка. Да, начиная со времени перестройки, Володя как критик замолчал. Но мимо од-ного его критического выступления я пройти не могу. Я имею в виду его сыновнее слово «Вспоминая отца». Смею думать, у Куницына-критика это самая сильная работа.
Всем известна ставшая с советских времён крылатой фраза «Сын за отца не отвечает». Но, если отвлечь-ся от её политической подоплёки, надо ещё подумать, так ли это: смотря какой сын, смотря какой отец. Во-лодя своими воспоминаниями за своего отца отвечает, и крепко отвечает.
И вообще, часто ли мы задумываемся, каково это быть сыном именитого отца? Сколько их было рядом со мной? Дементьев-старший и Дементьев-младший, Михайлов-старший и Михайлов-младший, Лёня Асанов, Игорь Шайтанов, Ира Винокурова, вот и Володя – сын бывшего первого зама заведующе-го отделом культуры ЦК КПСС, фактически руководившего всей сферой культуры Союза (при недомогающем Поликарпове), и у себя дома Володя запросто видел Айтматова и Евтушенко, Гамзатова и Кулиева, Чивилихина и Тендрякова, Шатрова и Климова, Андрея Тарковского и Ларису Шепитько...
Володя – сын доктора философских наук (тема диссертации «Искусство и политика»), чуть ли не первым заговорившего о таких замалчиваемых проблемах, как геноцид против русского крестьянства, который лите-ратура осмелилась отразить лишь бледным пунктиром, и торжество в отечественной литературе нового типа холопства и барства («Личина правды пришла вместо правды»). Кстати, та статья Куницына-старшего очень пришлась не по нутру Юрию Бондареву, увидевшему в ней палец, прямо указывающий на него лич-но.
Володя – сын незаурядного человека, которого «новая эпоха» сразу отторгла, как чужака. Но отвергло его и догорбачёвское время. По той же причине. Почему? Как пишет младший Куницын, «будучи «шестидесятни-ком», боровшимся за «правильный социализм», он, в отличие от многих своих приятелей, начиная с При-макова и кончая Егором Яковлевым и Ф.Бурлацким, не признавал нравственных компромиссов. Некоторые его единомышленники тогда считали, что можно «прогнуться» перед властью, да-бы войти в неё, а затем поставить на службу прогрессу. Прогнуться-то прогнулись, а затем даже и наизнанку вывернулись, выслуживаясь уже перед прогрессом буржуазным».
Судьба отца позволила Володе не просто увидеть, а буквально на себе почувствовать, испытать «неблаго-родство и циничный эгоизм нашей творческой интеллигенции, дружно сделавшей вид, что не было в нашей общественно-политической жизни такого человека – Георгия Куницына».
Дорогого стоит вывод Володи Куницына, из которого, уверен, мог бы быть прекрасный литературный кри-тик: «Уже десятилетие элитарная стая нравственных лилипутов пытается навязать свой убогий принцип: я был подл, потому что было подлое время. И именно потому сознательно не желает замечать людей, которые и в подлое время смогли оставаться людьми чести». Хочется верить, что когда-нибудь я буду держать в руках его критическую книгу на эту тему.
…С тёзкой, Сашей Михайловым, он на 5 лет меня младше, судьба свела нас на семинаре и провела меня рядышком с ним дольше других семинаристов. Началось ещё в пору, когда молодой Александр Александро-вич писал кандидатскую диссертацию. Для успешной защиты, как известно, требуются публикации. И Саша обратился ко мне с просьбой напечатать в «Литературе в школе» главу из диссертации как статью.