Я думал, что как только команда отобедает, мы подымем якорь и выйдем в море. Я закурю сигару и вместе с Этельбертой буду следить, облокотившись на поручень, за мягко тающими на горизонте белыми скалами родного берега. Мы исполнили свою часть программы, но на совершенно пустой палубе.
- Они, кажется, не спешат отобедать, заметила Этельберта.
- Если они в две недели собираются съесть хотя бы половину запасов, то нам их нельзя торопить; не поспеют, - отвечал я.
Прошло еще какое-то время.
- Они, вероятно, все заснули! - заметила опять Этельберта. - Ведь скоро пять часов, пора чай пить.
Тишина действительно стояла полная. Я подошел к трапу и окликнул мистера Гойльса. Мне пришлось кликнуть три раза, и только тогда он явился на зов. Почему-то он казался более старым и рыхлым, чем прежде; во рту у него была потухшая сигара.
- Когда вы будете готовы, капитан, мы тронемся, - сказал я.
- Сегодня мы не тронемся, с вашего позволения, сэр.
- А что такое сегодня? Плохой день?
Моряки - народ суеверный, и я подумал, что нынешний денек мистеру Гойльсу чем-нибудь не понравился.
- Нет, день ничего, только ветер, кажется, не хочет меняться.
- А разве ему нужно меняться? Как будто он дует прямо в море.
- Вот-вот, сэр! Именно: он бы и нас отправил прямо в море, если бы мы снялись с якоря. Видите ли, сэр, - прибавил он в ответ на мой удивленный взгляд, - это ветер береговой.
Ветер был действительно береговой.
- Может быть, за ночь переменится! - И, ободрительно кивнув головой, мистер Гойльс разжег потухшую сигару. - Тогда тронемся: "Головорез" хорошее судно.
Я вернулся к Этельберте и рассказал о причине задержки. Она была уже не в том милом настроении, как утром, и пожелала узнать, почему нельзя поднять паруса при береговом ветре.
- Если бы ветер был с моря, то нас выбросило бы обратно на берег, заметила она. - Кажется, теперь самый подходящий ветер.
- Да, тебе так кажется, дорогая моя, но береговой ветер всегда очень опасен.
Этельберта пожелала узнать, почему береговой ветер всегда очень опасен. Ее настойчивость огорчила меня.
- Я этого не сумею объяснить, но идти в море при таком ветре было бы ужасным риском, а я тебя слишком люблю, моя радость, чтобы рисковать твоей или своей собственной жизнью.
Я думал, что очень мило все объяснил, но Этельберта, посетовав на то, что уехала из Лондона днем раньше, скрылась в каюте.
Мне стало почему-то досадно. Легкое покачивание яхты, стоящей на якоре, может испортить самое блестящее настроение.
Утром я был на ногах чуть свет. Ветер дул прямо с севера. Я сейчас же отыскал шкипера и сообщил ему о своем наблюдении.
- Да, да, сэр. Очень печально, но мы этого изменить не можем.
- Как? Нам и сегодня нельзя тронуться с места!
- Видите ли, сэр, если бы вы хотели идти в Инсвич - хоть сейчас! Сколько угодно! Но наша цель - Голландские острова, вот и приходится сидеть.
Я передал эти новости Этельберте, и мы решили провести весь день в городе. Гарвич - место вообще не веселое, а уж к вечеру и вовсе скучное. Побродив по ресторанам, мы вернулись на набережную. Шкипера на месте не было. Вернулся он через час изрядно навеселе, во всяком случае он был куда веселее нас: если бы я не слыхал от него лично, что он пьет ежедневно только один стакан грогу перед сном, то принял бы его за пьяного. На следующее утро ветер задул с юга. Шкипер встревожился, говоря, что если это будет продолжаться, то нам нельзя ни двигаться, ни стоять на месте. У Этельберты стало возникать чувство острой неприязни к яхте, и она объявила, что предпочла бы провести неделю, принимая морские ванны в безопасной купальне. Два дня прошли в большом беспокойстве. Спали мы на берегу в гостинице. В пятницу ветер зашел с востока. Я встретил шкипера на набережной и сообщил ему радостную весть. Он даже рассердился:
- Что вы, сэр! Если бы вы больше понимали, то видели бы, что ветер дует прямо с моря! Тогда я спросил серьезно:
- Скажите, пожалуйста, что я нанял? Плавучий сарай или яхту? Что это такое?
- Это - ял, - отвечал он, несколько озадаченный.
- Дело в том, - продолжал я, - что если это плавучая дача, то мы купим плюша, побольше цветов и постараемся обустроить жилище поуютнее. Если же эту штуку возможно двинуть с места...
- Двинуть с места! Да нам нужен только попутный ветер.
- А что вы называете попутным ветром?
Шкипер молчал.
- За эту неделю ветер был с запада, с севера, с юга и востока. Если вы мне укажете еще на какую нибудь часть света, откуда мы должны ждать попутного ветра, то я буду ждать. Но если у вас компас обыкновенный и если наш якорь еще не прирос к морскому дну, то мы его сегодня подымем!
Он понял, что меня не унять.
- Хорошо, сэр, - ответил он. - Вы хозяин, а я - работник. Теперь у меня остался на попечении только один ребенок, и, в случае чего, ваши душеприказчики, конечно, окажут помощь моей вдове.
Его серьезность поразила меня.
- Мистер Гойльс, - сказал я, - будьте со мной откровенны: бывает ли на свете такая погода, при которой мы могли бы вылезти из этой противной ямы?
- Видите ли, сэр, если бы мы очутились в море, все пошло бы как по маслу; но дело в том, что выйти из гавани на этой скорлупе - дело не шуточное.
Разговор окончился трогательным обещанием шкипера "следить за погодой, как мать за спящим младенцем". В следующий раз я увидел его в полдень: он следил за погодой из окна "Цепи и якоря".
В пять часов того же дня счастье мне слегка улыбнулось: я встретил на улице двух товарищей, которые остановились на время в Гарвиче, так как на их яхте поломался руль. Наша история не удивила; а рассмешила их: мы забежали за Этельбертой в гостиницу и вчетвером прокрались на наше судно. Мистер Гойльс все еще следил за погодой из окна ближайшего кабака. Застав на месте только юнгу, мы были очень довольны; товарищи взяли на себя управление яхтой, и через час мы уже весело неслись вдоль берега. На ночь остановились в Альдборо, а на следующий день добрались до Ярмута. Здесь надо было расстаться с товарищами и закончить "плавание". Все запасы мы распродали на берегу с аукциона; это было не особенно выгодно, но зато капитану Гойльсу ничего не досталось.
Я оставил "Головореза" на попечение местного моряка, который за пару соверенов взялся перегнать его обратно. Мы вернулись в Лондон по железной дороге.