В Германии система обучения языкам крайне отлична от нашей, в результате чего немецкий юноша или девушка, окончив в пятнадцать лет гимназию — так здесь называют среднюю школу, — могут понимать и говорить на том языке, которому обучались. У нас в Англии существует пока еще непревзойденный метод обучения иностранным языкам: при максимальных затратах времени и денег умудряются добиться минимальных результатов. Выпускник хорошей английской средней школы с большим трудом и крайне медленно может побеседовать с французом о садовницах и тетушках; если же ему попадется человек, у которого нет ни того ни другого, разговор тут же увянет. Встречаются отдельные яркие исключения, которые могут сказать, который час, и высказать пару осмысленных замечаний о погоде. Конечно же, наш выпускник без труда перечислит несколько десятков неправильных глаголов, но, к сожалению, мало кого из иностранцев это сможет заинтересовать. Помнит он и несчетное количество на диво неупотребительных французских выражений, которых современный француз не то что никогда не слышал, а просто не понимает.
В девяти случаях из десяти это объясняется тем, что он изучал французский по учебнику Ана «Французский язык для начинающих». История этого знаменитого пособия занятна и поучительна. Книга была написана одним остроумным французом, несколько лет прожившим в Англии. Автор сатирически высмеивал штампованный язык английского общества. С этой точки зрения, книга превосходна. Он предложил ее одному лондонскому издательству. Редактор был тертый калач. Он прочитал всю книгу. Затем пригласил автора.
— Вы написали, — сказал он, — очень умную книгу. Я смеялся до слез.
— Рад это слышать, — ответил польщенный француз. — Я хотел сказать всю правду, стараясь при этом никого не обидеть.
— Получилось просто великолепно, — согласился редактор, — однако, если пустить ее как сатиру, она не пойдет.
На лице автора выразилось недоумение.
— Ваш юмор сочтут натянутым и экстравагантным, — продолжал редактор. — Люди утонченного ума поймут вас, но их так мало, что и не стоит брать в расчет. Спросом ваша книга пользоваться не будет. Но у меня есть идея, — продолжал редактор. Он огляделся, как бы убеждаясь в том, что в комнате, кроме них, никого нет, наклонился к автору и прошептал:
— Я собираюсь издать ее как серьезный труд, как школьный учебник.
От изумления автор лишился дара речи.
— Я знаю нашего учителя, — сказал редактор, — эта книга ему очень понравится. Она точно соответствует его методе. Трудно найти еще что-нибудь глупей и бесполезней. Учитель набросится на вашу книгу, как щенок на кремовый торт.
Автор, принеся искусство в жертву Маммоне, согласился. Они придумали новое заглавие, добавили словарь, но содержание не тронули.
Что из этого вышло, знает каждый школьник. Учебник Ана стал библией английского филологического образования. Если сейчас он и не является столь универсальным, как в былые годы, то только потому, что были написаны другие, еще менее приемлемые для обучения пособия.
И все же если, несмотря ни на что, английский школьник и усвоит, пусть даже и из учебников, подобных руководству Ана, отрывочные знания французского, наша система образования готовит ему новые препоны в лице «джентльменов — носителей языка» — так они подают себя в газетной рекламе. Этот учитель-француз, который, как впоследствии выясняется, оказывается бельгийцем, является, безусловно, весьма достойным джентльменом и, надо отдать ему должное, превосходно понимает и довольно бегло изъясняется на своем родном языке. Иными талантами Господь его обидел. Неизменно вам попадается человек, обладающий крайне редкой неспособностью научить кого-либо чему-либо. Он призван не столько обучать, сколько развлекать юношество. Это всегда комический персонаж. Ни одна английская школа ни за что не примет на работу француза, обладающего приличной внешностью. Чем в большей мере природа одарила его чертами, вызывающими беззлобную улыбку, тем большим спросом пользуется он у администрации. Ученики, естественно, смотрят на него как на ходячий анекдот. Уроки французского пользуются в школе успехом, которому позавидовали бы античные комедиографы. Ученики с нетерпением ожидают этих двух или четырех уроков в неделю, они вносят приятное разнообразие в монотонную школьную жизнь. А затем, когда гордый родитель вместе со своим сыном и наследником отправляются в Дьепп, где и выясняется, что его оболтус не может нанять извозчика, он принимается честить не систему, а ее невинную жертву.
Я ограничиваю свои наблюдения французским языком, потому что он — единственный, которому мы пытаемся обучать наших детей. Знание немецкого расценивается как измена Родине. Особо почитается полное незнание иностранных языков. Языками у нас владеют лишь журналисты, подвизающиеся в юмористических журналах, да авторы дамских романов. Для них это — хлеб насущный. Наше же незнание французского, чем мы так кичимся, делает нас посмешищем в глазах всего мира.
В немецкой школе метод обучения несколько отличен от нашего. Час в день отводится на изучение какого-нибудь иностранного языка. Смысл в том, чтобы не дать школьнику забыть то, чему его учили на прошлом уроке; смысл в том, чтобы он всегда шел вперед. Никому не приходит в голову приглашать для развлечения иностранца комической наружности. Избранный язык преподается учителем-немцем, который знает его не хуже родного. Возможно, при такой системе обучения юным немцам и не удается в тонкостях овладеть правильным произношением, чем по всему миру славятся английские туристы, но она имеет свои преимущества. Школьники не зовут своего учителя «лягушатником» или «немцем-перцем-колбасой» и не превращают урок английского или французского в состязание доморощенных остроумцев. Они просто сидят в классе и овладевают, без особого напряжения, всеми премудростями иностранного языка. Когда они кончают школу, то могут говорить — и не о садовниках, тетушках или перочинных ножах, а о европейской политике, истории, Шекспире, музыке, в зависимости от того, по какому руслу потечет беседа.
Я смотрю на немцев с точки зрения англосакса и, возможно, в своей книге пройдусь кое-где по их поводу, но, с другой стороны, у них есть многое, чему можно было бы поучиться, а что касается образования, они дадут нам сто очков форы и положат нас одной левой.
С юга и запада Ганновер окружен красивым лесом, который называется Айленриде, и здесь разыгралась печальная драма, главным действующим лицом которой оказался Гаррис.
В понедельник днем мы катались по лесу в компании многочисленных велосипедистов — в хорошую погоду это излюбленное место отдыха ганноверцев, — и тенистые дорожки были заполнены веселыми, беззаботными людьми. Среди прочих была и молодая очаровательная особа на новом велосипеде. Не составляло большого труда заметить, что в велосипедном спорте она — новичок. Сразу же стало ясно, что вскоре ей потребуется помощь, и Гаррис, со свойственным ему благородством, предложил нам держаться к ней поближе. У Гарриса, как он время от времени объясняет нам с Джорджем, есть дочери, а правильнее сказать, дочь, которая с течением времени перестанет играть в куклы и превратится в очаровательную юную леди. Поэтому Гаррис, естественно, не может равнодушно взирать на молодых и красивых девушек в возрасте до тридцати пяти лет или около того; они напоминают ему, как он говорит, о доме.
Мы проехали с пару миль и приблизились к месту, где сходились пять дорожек. На перекрестке стоял рабочий со шлангом и поливал дорожки водой. Кишка, к которой в местах многочисленных сочленений были приделаны колесики, напоминала гигантского червя; поливальщик двумя руками крепко держал его за шею, направляя то в одну сторону, то в другую, то вверх, то вниз, а из разверстой пасти этого червя била мощная струя воды со скоростью один галлон в секунду.