Захрустела «живая изгородь». Ира от неожиданности вздрогнула: перед ней стоял подвыпивший гражданин средних лет, полноватый, с заметным брюшком, одетый с иголочки. Серый коверкотовый костюм; широченные брюки скрывали ботинки, так что казалось, будто незнакомец просто вырос из песчаной дорожки. Яркий галстук повязан узлом величиной с кулак. Физиономия круглая, добродушная, лукавая. И конечно — усы. Не такие, как у Гиви. У Гиви усики тоненькие, как у английского министра иностранных дел Антони Идена. А у незнакомца усы большие, с проседью. Но тоже ничего. «Однако, что ему от меня надо?» — подумала Ира. Она хотела встать, уйти. Незнакомец остановил ее плавным жестом, как бы отстраняя себя от святыни.
— Приношу к вашим ногам, прекрасная незнакомка, тысячу извинений. Я сидел все время на веранде, смаковал с друзьями прекрасное вино «Хванчкара» и любовался вами издали... Не подумайте ничего такого! Боже сохрани!.. Когда я был в парижском Лувре, я точно так же, с благоговением любовался Моной Лизой.
Ире стало интересно. Был в Париже! Дипломат, что ли? Вскоре выяснилось, что незнакомец человек довольно знатный, хотя и не зимовщик и не дипломат. Он представился кинорежиссером. А на веранде отмечают выход на экран нового кинофильма его друзья, съемочная группа.
Вообще-то толстяк, как узналось позднее, лишь слегка прилгнул. В Париже он не был, режиссером — тоже. Он был администратором съемочной группы, хозяйственником. Причем даже старшим администратором. В его подчинении имелся младший администратор. Незнакомец с ходу стал предлагать Ире посвятить себя киноискусству. Такие, как он выразился, «фантастические внешние данные»! Голос!!! «И вообще, идемте в нашу компанию. Исключительно порядочные и интересные люди!»
И вышло так, что Ирина на некоторое время позабыла о своем репетиторе. Поставьте, ребята, себя на ее место. Вот вам вдруг предложили сниматься в кино.
Из благоговения перед «такой неземной красотой» толстяк не смел садиться на скамью. Он стоя уговаривал Иру посвятить себя «великому киноискусству». Он не был еще совсем стар. Но у него уже, видимо, развивался склероз. Потому что пять минут спустя он уже говорил о музее Ватикана в Риме и как он в том музее благоговейно любовался Моной Лизой. На веранде грянули веселые куплеты из «Кето и Котэ»:
Как родился я на свет — Дал вина мне старый дед...
Толстяк, позабыв о будущей «кинозвезде» (а может быть, для нее специально!), вскинул коротенькие ручки, сложил ладони и, ловко щелкая пальцами, стал танцевать, изображая старого тифлисского кинто. Широченные брюки его вполне заменяли шаровары этого уличного весельчака, гуляки, остроумца и любителя розыгрышей.
Ире было весело смотреть на танцующего толстяка. Едва кончились куплеты, грозно загремел барабан — «доли», выбивая ломаный, четкий ритм воинственного танца «Хоруми». Этот танец исполняют несколько человек. Положив друг другу руки на плечи, они выбрасывают ноги вправо, влево, совершают прыжки, подчиняясь барабану, отбивающему на пять четвертей:
Трам-трампам, трарарарам!
Толстяк, пригнувшись и раскинув ручки, как бы положив их на плечи воображаемых партнеров, принялся дрыгать ножками. Он так увлекся этим своим занятием, что был просто поражен, увидев рядом с собой юного гиганта, с раздувающимися ноздрями, с грозными молниями в черных глазах. Ну, конечно, это был Гиви.
— Послушайте, почтенный старец! Это еще что за концерт художественной самодеятельности? — произнес гигант гортанным, гневным голосом.— Пастыдились бы! Дома, наверно, взрослые дети плачут, внуки дедушку потеряли!.. А дедушка «хоруми» пляшет.
Толстяк сперва перепугался страшно. Но вспомнив, что па веранде пирует съемочная группа, что духанщик* — свой человек, а у него целый штат,— воспрянул духом. Выпятив животик, ответил с достоинством:
— Не надо опаздывать на свидание, биджо!** Как честный человек, я не мог равнодушно взирать на страдания этой девушки, неземная красота которой...
— Если хотите научиться танцевать «Хоруми» как следует,— перебил его Гиви,— советую записаться в хореографический кружок Дворца пионеров. А то просто смотреть на вас обидно.
— Паслушай, биджо,— запетушился подгулявший киноадминистратор,— если ты будешь продолжать разговаривать со мной таким непочтительным тоном, я об этом скажу директору школы, где ты получаешь «двойки».
— А если вы будете продолжать говорить мне «ты» и называть мальчиком,— ответил Гнви, кусая губы,— я, несмотря на то, что очень уважаю старость, вынужден буду спустить вас с горы Мтацминда без помощи фуникулера.