Спирька возвращался в общежитие, покачиваясь. Рядом шагал «Медведь» и хрипел:
— Не трухай, Спирька. Дело толковое. На аэродром пробираться без надобности. Попускаем ракетки на расстоянии. Ты в мою сторону, я в твою. Обозначим,— как она гозорит, и порядок. И за такую пустяковую работенку получим «навар», как если бы сберкассу взяли! Это ж понимать надо. А как придут немцы, заживем мы с тобой, Спирька, шикарно. Как в той песне... «Сижу на нарах, как король на именинах, и пайку серого мечтаю получить!..»
— Какие немцы?!— испугался Спиридон.
— Обыкновенные. Ты что, географию не изучал?
— Откуда они придут?!— совсем уж потерялся Ленский.
— Известно откуда — из Германии.
— Там же фашисты!!!
— Точно.
Спирька взмок. Ледяной пот его прошиб. Что делать?! К Гоге? Так тебя же первого схавают, ты тоже в этой жуткой шайке. И червонцы получил!
«Медведь» заговорил с придыханием:
— Она нам, конечно, не говорила, но понять можно. Скоро Советам конец. И мам с тобой это прямая выгода. При новой власти мы чистенькие. Это раз. При новой власти мы будем людями, пострадавшими от большевиков! Начнем шуровать, имея заслуги. Это понять надо!
Расставаясь, «Медведь» предупредил:
— Ты гляди!.. В цирк шагай себе, занятная штука. Но к этому Гоге — Гуге — ни-ни! «Хозяйка» из тебя кишку вынет.
Спирька уж и не помнил, как отвязался от «шефа». По дороге в цирк в полном умоисступлении швырнул пачку червонцев в урну. Потом опомнился, вернулся, а червонцы кто-то уже увел. Не «Медведь» ли?! При этой мысли озноб прошел по Спирькиному хребту.
Тогда все! Поминай как звали... И он в дикий восторг пришел, заметив, что в конце аллеи замшелый старикашка, трусливо озираясь, пересчитывает его червонцы. В цирк! Скорее к Гоге!
Спирька взял билет в первый ряд. Деньги у него водились и без подлых червонцев. Выступал фокусник Алли-Вад. Прыгал через бочки, как резиновый, веселый парень с забавной фамилией Файер-так. Затем акробаты-каскадеры Масловы завертели невообразимую карусель па ковре. Хорошая программа. Только Спирьке она сейчас была до лампочки. Ему бы Гогу дождаться. Жокеи-наездники заключали второе отделение.
Вот и Гога. Он здорово подрос, возмужал. Этакая желтоволосая молния на скачущей лошади!.. Гога вытворял чудеса. Делал сальто с лошади на бегущую сзади лошадь. И наконец — сальто с колонны на колонну! Вот дает!
Па несколько минут Спирька, захваченный искусством Гоги, забыл о своих ужасных злоключениях. Но как только инспектор манежа, дородный дядя в смокинге, объявил утробным голосом: «Антракт!»,— вновь закручинился. Поплелся за кулисы, сам не зная зачем.
Гога его узнал запросто. Похвалил за честную жизнь. И вообще держался по-товарищески. Говорили о всяких пустяках, как это обычно бывает, когда люди давно не виделись. Наконец Гога сказал:
— Что-то ты, Спиридон, не рад нашей встрече. Понимаю, дружбы особой не было. Но все же... «Образцово-экспериментальная».
Спирьке очень, очень хотелось рассказать все. Но подленькая мысль: «А как же тогда ты?» заставляла его прикусывать язык. Он бормотал нечто нечленораздельное, мекал, мыкал.
Гога удивленно поглядывал на Спирьку. Что с ним?
А Спиридон отчетливо представил себе, как возвращается в общагу темной ночью, и вдруг перед самым своим носом видит масля-но поблескивающий ствол нагана или хищный блеск финки.
Гога хлопнул себя ладонью по лбу, воскликнул:
— Совсем забыл, дурья голова! Послезавтра Леша с Эркипом сюда приезжают! Здорово," а? А еще через два дня у меня выпускной вечер в школе. Хочешь и ты приходи на наш вечер?
— Чего я там не видал?—хмуро ответил.Спирька.
— Твое дело. Все же ты дикий человек, Спиридон. Я, например, за время учебы сорок три школы поменял. Звучит?.. И друзья мои не меньше, а то и больше. И вот учебе в школе конец. Для: нас это праздник. А ты плетешь несуразное, даже обидно.
— Ну ладно,— глухо сказал Спирька,— поговорили и хватит. Пошел я. Бывай.
Гога, удивленный, смущенный, глядел ему во след. Пьяный, что ли? . Пожалуй. От Спирьки попахивало.
Телский неверными шагами взбирался вверх, из парка Навстречу ему шел ладный человек в форм' и фуражке с голубым околышем. Нестарый еще. Крепкого сложения. Виски поседелые. Спирька шагнул к нему. Мысль спасительная его осветила: «Раскрыться этому человеку. Он все сможет!» И тут же другая мыслишка: «Хочешь, чтобы тебя взяли за жабры?»
А был тот человек, ребята, отец Любы Фроловой!
Вот как иногда судьба зло шутит. Что стоило Спирьке подойти, рассказать!..
А девятнадцатого июня был в городе великий праздник. То есть великий не в том смысле, что весь город ликовал. Просто встретились вновь «три мушкетера». И радости было столько, будто не виделись они лет десять, если не больше. Гошиио предложение отметить послезавтра окончание школы на его выпускном вечере было принято с ликованием. Эркин привез и кишмиш, и вяленую дыню, и прочие сладости. Леша специально заезжал в Москву, разжился бананами и ананасами. Разумеется, таких «варягов» всякая школа рада была бы принять: знаменитые артисты, орденоносцы!
...Все в школе было торжественно. Замечательно было. Вышел на эстраду директор, сказал речь.
— У меня сегодня, друзья, тридцать шестой выпуск. Гимназистов в жизнь выводил. Реалистов. Потом учеников первой и второй ступени. И вот уже несколько лет — выпускников полной средней школы. Уходите вы в безбрежный мир. Встречу ли я вас еще?.. Как знать. Одно меня радует: идете вы прямой дорогой, без страха и сомнения. Завидую вам!..
Мушкетеры вышли в школьный сад.
Начались воспоминания. «Три мушкетера» искренне удивлялись, как это им удалось закончить десятилетку! Столько школ!.. Разные требования. Работа, отнимающая много часов... А вот закончили школу, черт возьми!
Прибежал новый приятель Гоги — Петька Рыбаков, взволнованно затараторил:
— Где же вы это, а?.. Там танцы, викторина... Там в последний раз в «Морской бой» играют... Там!..
Леша особенно как-то всполошился. Стал тащить друзей в актовый зал. Но не только чувство товарищества влекло его в украшенный бумажными гирляндами и вереницами разноцветных лампочек зал. Приметил там девушку — небольшого роста, худенькую, синеглазую, с вздернутым носиком, тронутым веснушками. Звали ее Рогнедой. Леша к ней не подходил, не разговаривал с ней. Он просто слышал, как обращались к пей подружки и приятели. И он долго не мог взять в толк, как же ее все-таки зовут. Одни кричали:
«Рога!» другие—«Неда». Наконец понял: Рогнеда. И не ошибся.
Они взошли в актовый зал, где в это время самодеятельный оркестр «рубал» фокстрот Цфасмана «Неудачное свидание». Длинноногий парнишка, смахивающий па железнодорожный семафор, не пел — докладывал:
С утра побрился и галстук новый
В горошек синий я надел,
Купил три астры,
В четыре ровно
Я полетел, я полетел!..
Леша с товарищами прислонился к стене. Вчерашние десятиклассники «выдавали» еще «тот» фокс!.. О! Они умели танцевать, Они просто скрывали от учителей свои таланты. А сейчас... Приятно было смотреть на пары, ловко исполняющие легкий ритмичный танец, которому суждена долгая жизнь. Так думал Леша, п он не ошибся. И по сей день, ребята, звучит «Неудачное свидание» Цфасмана, пусть в новой аранжировке, но звучит.
Было Леше неуютно на душе. Рогнеды не видать. И вдруг:
— Девушка, позвольте пригласить вас...— Как из-под земли появилась Рогнеда. Это она Лешу приглашала, Лешу назвала «девушкой»!
Стыд-то какой!
А он, чудак, растерявшись, сказал:
— Пожалуйста!
Смех раздался, юный, безудержный смех.
А деваться было некуда. Леша, красный как рак, вышел вперед. Маленькая язвочка Рогнеда и взяла-то его так, как если бы она была мужчиной. Но тут Леша опомнился. Все переиграл. И они затанцевали. Кто-то пустил в них ленточкой серпантина, над головой лопнула хлопушка, осыпав пару бумажными разноцветными кругляшками. Рогнеда вдруг застеснялась, щеки ее стали пунцовыми, и бросилась вон из зала.