— Э-ге-гей! — отозвался он.
— Спишь? — громким голосом спросил Оганес, подходя к пастуху.
— Дай закурить, — ответил Мартирос.
Они оба закурили и молча стояли, жадно затягиваясь и глядя, как желтело небо, как явственней открывались вокруг синие горы.
— Плохой у тебя характер, Мартирос, — сказал наконец председатель, — даже спросить не хочешь, зачем я к тебе ночью приехал. Может, случилось что?
— Плохого не случилось, — невозмутимо сказал Мартирос. — Ты веселый приехал.
Оганес засмеялся.
Уже совсем рассвело. Овцы зашевелились, и сейчас было видно, как их много. Они покрывали весь склон горы.
— Сколько тут моих гуляет? — спросил Оганес, махнув в сторону отары.
Мартирос недоуменно посмотрел на него.
— Каких? — переспросил он.
— Ну, моих собственных, — нетерпеливо пояснил Оганес. — В прошлом году пять овец, что ли, было. Приплод какой-нибудь тоже, верно, есть.
Мартирос так же недоуменно покачал головой.
— Нет твоих, — сказал он. — Той осенью Афо трех ягнят забрала, к зиме опять пару взяла. Двух ягнят я ей этой зимой пригнал. Ты со счету сбился, председатель. Спроси у жены…
Оганес почувствовал себя неловко.
— Я в эти дела не вхожу. Она хозяйка. Взяла, — значит, ей надо было.
— Может, ты мне не поверишь — спроси у нее. Осенью трех забрала, к зиме еще двух. Это точно… Как же так…
Оганес тяжело опустился на камень. Золотой конь не давался в руки. Все отодвигалось, все становилось неверным. Пока купишь по одному этих баранов… Старик и так не хотел продавать коня, потом и вовсе раздумает. И ведь всего двенадцать баранов, двенадцать из этого моря, из этих тысяч! Да он их возьмет, в конце концов, — и всё! Чьими руками это создано? Не его, Оганеса, руками? Что имел колхоз, когда Оганес стал председателем? Сто чесоточных овец имел…
Оганес сорвал с головы фуражку, с досадой швырнул ее на землю.
— Двенадцать баранов мне сейчас нужно, — сказал он хриплым голосом.
— Оганес, — тихо ответил пастух, — одного, ну двух я могу. Незаконно, но я твое желание уважу. Потом оформишь. А двенадцать я не могу.
— Ты и одного не можешь, — с горькой досадой сказал Оганес. — Я у тебя самовольно возьму. Получай мою расписку, и все!
— Нет, — вздохнув ответил пастух, — не соглашаюсь я, товарищ председатель.
Оганес молчал. Пастух сбоку заглянул ему в лицо.
— На что тебе бараны, Оганес?
— Лошадь я думал купить. На азербайджанских кочевках. Золотая масть. Идет — блестит!
— Видел я, — вздохнул Мартирос. — Двенадцать баранов хотят! Совесть имеют?
Оганес злился на себя, что не мог переступить какую-то запретную черту и своей властью взять этих баранов. Что ему мешало? Он брал их не для забавы, не из прихоти. Будущее великолепие и богатство колхоза видел перед собой Оганес. Табун золотых коней на пастбищах. А на пути к этому стоял осуждающий и требовательный глаз Овсепа и собственная трусость. Иначе Оганес не мог назвать чувство, которое мешало ему сейчас забрать овец.
И, думая так, он сердился на себя, на Мартироса, на стадо.
— Этого коня я, конечно, видел, — повторил Мартирос, глядя на отару, — орел конь, джейран конь…
— А если их табун вывести? Человек глазам не поверит. Это еще невиданное на земле будет.
Мартирос слушал молча, сдвинув брови. Потом он скинул бурку и нырнул в глубь отары. Раздвигая овец сильными руками, рассматривая их одну за другой, пастух вытолкнул на дорогу кучку животных с тяжелыми, трясущимися курдюками.
— Пять моих собственных, — сказал он, подходя к Оганесу, — четыре брата моего, три — племянника.
Оганес встал.
— Я в роду старший, — сурово продолжал Мартирос, — имею право распорядиться. Только не знаю, как брат и племянник пожелают — или ты им деньгами отдашь, или баранов взамен купишь. Это уж их дело, этого я не знаю.
— Я тебе расписку оставлю.
Оганес непослушными от холода и волнения руками полез за блокнотом.
— Плевал я на твою расписку! — зло сказал Мартирос. — Спички оставь!
Оганес видел, что Афо лжет и выкручивается. Неестественным было ее многословие, суетливость и манера, с которой она изумленно поднимала брови.
— Я просто не понимаю: куда делись наши бараны? Не может быть, чтобы мы остались без баранов… Давай все проверим. Помнишь, ты сам сказал: «Отправь пару в город, пусть мама твоя себе каурму на зиму сделает». Помнишь? Ты мне так сказал!
Оганес ничего не помнил. Он сумрачно кивнул головой.
— Одного, правда, я дяде отвезла. Когда он сына женил, на свадьбу. Ты тогда не поехал. Как мой дядя обиделся! Разве можно родственников обижать? Нехорошо ты сделал, что не поехал на свадьбу. Вообще ты моих родственников не любишь…