— Моего мужа в тюрьму? Чтоб у тебя язык отсох! — не выдержала наконец Афо. Она растерянно огляделась и, увидев Оганеса, бросилась к нему: — Ты слышишь, что она говорит?! Ты слышишь!
— Какие у тебя здесь дела? Ступай домой!
— Почему у меня не может быть здесь дел? Я тоже на государственной работе, — огрызнулась Афо. — Смотри, Овсеп, он слова не дает мне сказать!
Овсеп поднял глаза и коротким движением головы указал Афо на дверь. «Я тут как-нибудь улажу твое дело», — расшифровала Афо этот жест и, скорбно опустив голову, вышла из комнаты.
Арус шагнула к стене и опустилась на стул с тяжелым чувством непоправимости того, что произошло.
Оганес, не глядя на нее, подошел к столу Овсепа.
— Вот так, Овсеп, — сказал он, — живешь рядом с человеком, работаешь вместе не день, не два. Думаешь, он тебе товарищ, опора твоя в трудный час. А выходит, чуть что не так, этот товарищ первый кричит: «В тюрьму его!» За твоей спиной кричит. Ты мне скажи, Овсеп, можно свой труд делить с таким человеком?
Начал он тихо, а последние слова почти кричал. Что Арус могла ему сказать? Как объяснить? С трудом она встала со стула и вышла из комнаты.
— Это ты напрасно, Оганес, — тихо сказал Овсеп. — Совсем тут другое дело было.
Оганес будто не расслышал. Он подошел к окну и стал смотреть вниз, на село.
— Ты что, лошадь купил? — спросил Овсеп.
— Купил. Дальше что? — вызывающе ответил Оганес.
— Твое дело. Только каких овец за нее отдал? Афо говорит, из стада взял.
Оганес невесело усмехнулся.
— Эх, Овсеп, Овсеп! — с горечью сказал он. — Кто у меня спросил, о чем болит мое сердце? Жена спросила? Друг спросил? Всю жизнь мы с тобой рядом. Чего ты боишься? Думаешь, колхозных овец я забрал? Не бойся, мне Мартирос своих дал.
— Нет у Мартироса двенадцати овец.
— А ты все знаешь? И сколько у кого овец знаешь?
Овсеп молча наклонил голову.
— Он мне и Мисака овец дал, и Каро овец дал. Считай, считай! — устало сказал Оганес.
Овсеп вытащил из кармана потемневший деревянный портсигар и достал папиросу. Долгое время мужчины молчали.
— Ай, Оган, — проговорил наконец Овсеп, затушив папиросу, — теперь ты сам скажи: разумно это? У нас столько дел, столько забот, а ты увидел блестящую игрушку и все забыл…
— Что я забыл? Ничего не забыл, — ответил Оганес. — Эта лошадь не игрушка. Породистая лошадь. Золотая масть. Как картинка, она красивая!
— Красивая, — повторил Овсеп. — Погнался ты один раз за красотой, что хорошего увидел? — Он вздохнул, посмотрев на понурую фигуру Оганеса, и опять заговорил своим негромким, глуховатым голосом: — А лошадь должна быть лошадью. От нее работа требуется — хоть от черной, хоть от золотой. Разве она лучше будет бежать, быстрее повезет тебя оттого, что золотая?
— Никак она меня не повезет, — горько ответил Оганес, — не может она везти. Больная лошадь. Задыхается. Запал у нее.
Афо знала, что в конце концов она все уладит и все будет, как ей угодно. Недаром отец Афо, лучший в городе специалист по ремонту керосинок, говорил про свою дочь: «Моя Афо троих сыновей стоит. Глубокий разум имеет…»
То, что Оганес вторую ночь не ночевал дома, — тоже к лучшему. Афо знала, что он ночевал в табачной сушильне. Урона для жены в этом нет, а Оганес теперь настолько виноват, что у него на голове хоть орехи коли. Зато когда вечером явился с кочевок пастух Мартирос, Афо поговорила с ним с глазу на глаз.
Мартирос принес в дар Афо связку форели. Пастухи ловили ее в горных реках руками. Он сокрушенно справлялся, точно ли помнит Афо, сколько баранов у нее было и сколько она забрала. А то председатель задает вопрос: сколько в стаде его баранов? А пастух как потерянный стоит перед ним. Очень неудобно получилось!
— Ты передо мной спектакли не разыгрывай! — раздраженно накричала на пастуха Афо. — Неудобно ему было! Ты не за этим пришел. Ты за деньгами пришел, а денег не получишь. Если ты честный, порядочный человек, то сказал бы: «Не покупай, Оганес, лошадь». А ты перед председателем в хорошем свете хотел себя выставить, баранов ему отдал. Вот теперь пожалеешь.
— Что лошадь! — вздыхал Мартирос. — Лошадь хорошая, почему не купить? Ну, мое имущество — черт с ним! Я о своем не думаю. Там Мисака и Каро бараны были…
— Откуда Оганес возьмет деньги? Нет у нас таких денег. Вон Овсеп говорит, что он за эту лошадь в тюрьму сядет.
— Кто в тюрьму? Оганес? О чем ты говоришь, женщина?
— Что я знаю? — плакала Афо. — Рухнул мой дом. Только одно средство есть. Ты сделал ошибку, ты сам исправляй. Съезди на кочевки. Скажи: совесть надо иметь. Пусть не губят человека, пусть вернут баранов и заберут свою лошадь.