Гибли не только водяные птицы. Животные со скотоводческих ферм бродили вдоль берегов с высунутыми от жары языками в поисках воды. У полуразрушенной бобровой плотины оставалось около одного или двух дюймов застоявшейся воды, или, вернее, какой-то жидкой грязи, которая отделяла от сухой почвы несколько ярдов глубокой и топкой трясины. Стремясь добраться до этой лужицы, измученные жаждой животные пробирались через болото, и многие из них застревали в трясине и погибали. Это была медленная смерть, так как иногда конец наступал лишь на четвертый или пятый день. И когда пришла осень, многие из фермеров сокрушались по поводу разорительной потери скота и подумывали, что если положение дел не изменится, то недалеко время, когда животные, чтобы утолить жажду, вынуждены будут отправиться в дальний путь к реке.
Местом гибели животных было не только заболоченное русло ручья Мелдрам. Другие ручьи пребывали в таком же состоянии. Опасны были любые низины на полях, где весной застаивалась талая вода. Положение стало настолько угрожающим, что отдел пастбищ департамента земельных и лесных угодий поставил ограды вокруг высохших водоемов, чтобы животные не гибли в трясине, пытаясь добраться до жалких остатков воды. Но ограды были лишь временным средством предотвратить несчастные случаи, а не радикальным способом лечения недуга. Со временем столбы, поддерживающие проволоку или ограду, должны были подгнить и повалиться, и их пришлось бы ставить вновь. И какая была польза скоту от окружающих пастбищ, если для него были закрыты немногие существующие водопои?
Единственным выходом на будущее из создавшегося бедственного положения было попытаться собрать и сохранить достаточное количество воды в «годы изобилия», чтобы ее хватило на все «годы голода». Вот что нужно было и, вероятно, можно было сделать. Эта мысль сначала зародилась у меня в виде неясной идеи, но чем больше я думал об этом, тем отчет ливее рисовался мне выход из создавшейся беды. И когда мне все стало окончательно ясно, я поделился своим мнением с Лилиан.
— Отдел охраны водных ресурсов, — внезапно заявил я. — Я напишу туда письмо.
— А как будет с голубикой? — смеясь ответила Лилиан. — Сейчас у меня в мыслях только голубика.
— Хорошо, что она есть хоть у тебя в мыслях, — ответил я, — в лесу ее не найти.
Лилиан ответила мне шутливой гримаской, и я продолжал:
— Я напишу им о ручье Мелдрам и о бобровых плотинах. Лилиан посмотрела на меня скептически.
— Что понимает в бобрах отдел охраны водных ресурсов?
— Вероятно, чертовски мало. Но они должны все-таки знать кое-что о плотинах.
— Например?
— Ну, они должны знать, что чем больше в ручье плотин, тем больше в нем воды.
Лилиан презрительно фыркнула, и это было достаточно красноречиво.
— Почему же в таком случае они не строят плотины на нашем ручье?
— У них не доходят до этого руки, а может быть, им вообще не до нас.
— Тогда почему ты хочешь им писать?
— Потому что, — начал я терпеливо объяснять, — мы про делаем всю работу сами, если они дадут нам разрешение.
— Понятно.
Несколько мгновений Лилиан сидела молча, сложив руки и не шевелясь, а затем сказала:
— Садись и пиши. Но я думаю, что это пустая трата времени.
Итак, я написал в отдел охраны водных ресурсов департа мента лесных и земельных угодий длинное письмо. Я обрисовал ситуацию, сложившуюся в районе ручья Мелдрам, и подчеркнул свою уверенность в том, что единственным плодотворным решением проблемы нехватки воды была бы починка бобровых плотин, расположенных в отдаленных местах верхней части ручья, и орошение болотистой почвы. Мы брались самостоятельно выполнить всю работу, не обращаясь ни к кому за помощью и не требуя вознаграждения за труд, если департамент санкционирует наше начинание и обеспечит охрану запруженной воды после починки плотин. Было бы глупо начинать работу, если, прежде чем она будет доведена до конца, фермеры отведут запруженную воду.
Письмо было отправлено, и в соответствующий срок пришел ответ: «Мы считаем, что ваш план ничего не даст для увеличения ежегодного количества воды в ручье Мелдрам». Так нам и заявили — вежливо, кратко и холодно. Обычная для всех таких слу чаев трафаретная отписка. Вот как «ободрил» нас отдел по охране водных ресурсов.
Но если это письмо и испортило на какой-то момент наше настроение, оно не выбило нас из колеи. Был еще один человек, к которому мы могли обратиться за поддержкой, и Лилиан напомнила мне о нем.
— Почему бы тебе не познакомить со своим проектом мистера Муна? — предложила она, когда мы переварили отказ министерства и забыли о нем.
— Чарли Мун! — я поднял брови. — Черт возьми, Чарли Мун! — Я начал бегать от стола к двери и обратно. — А почему бы и нет?!
Чарлз Мун был самым крупным землевладельцем в долине. Его ферма у ручья Мелдрам была одной из полдюжины ферм, разбросанных по пастбищам нижнего Чилкотина. Он слегка суту лился при ходьбе, как это обычно бывает с людьми в возрасте, приближающемся к седьмому десятку, особенно когда пятьдесят из них отданы нелегкому, но честному труду. Англичанин по рождению, Мун приехал в Чилкотин в конце XIX века и начал работать на одной из существовавших тогда скотоводческих ферм за тридцать долларов в месяц и харчи. Начав с такой скромной деятельности, он кончил тем, что создал нечто вроде маленькой скотоводческой империи, где в 1931 году уже насчитывалось три тысячи голов хертфордского скота и несколько тысяч акров обработанной и огороженной земли. Своим успехом он был обязан не счастливой случайности, а тяжелой работе, трезвому уму и умению хорошо вести хозяйство.
У него было неограниченное право использования водных ресурсов в Мелдрам-Крике, и никто не мог получить здесь воду, пока требования Муна не были удовлетворены. Вот к этому фер меру мы и обратились за поддержкой, которую нам не захотел или не смог оказать отдел охраны водных ресурсов.
И это привело к совсем иному результату. «Что бы вы ни делали там у истоков ручья, — писал Мун в ответ на наше письмо, — это не может ухудшить положения дел здесь, в доли не. Я всегда считал, что уничтожение бобров в Мелдрам-Крике является основной причиной того безвыходного положения, в которое мы попали. Мое мнение таково: начинайте то, что вы задумали; посмотрим, что из этого выйдет».
В тот момент его ответ вполне нас устраивал. Если крупней ший землевладелец в районе ручья благословлял наше начинание, что нам можно было еще желать? Разве только, чтобы всемогущий послал нам снежную зиму и одно или два дождливых лета.
Впоследствии снежных зим было более чем достаточно. Но все это время мы должны были как-то на что-то жить. А у нас не было других источников существования, кроме леса. Его дары не были богаты, но он щедро делился с нами тем, что имел. Изобретательность стала лейтмотивом всей нашей жизни. Мы старались практически использовать все, что попадало в наше поле зрения. Мясо оленей шло нам в пищу, а шкура служила материалом для одежды. Шкура оленя, убитого у пруда в лесу, еще висела высоко на дереве, где ее не могли достать койоты. Она была грязной и вонючей. На шкуре запеклись комочки крови, и по ним ползали личинки мясных мух. Но шкура от этого не пострадала. После того как мы с Лилиан выскоблили ее, там остались какие-то крошки мяса, но его было недостаточно даже для насекомых.
Некоторое время Лилиан в раздумье смотрела на шкуру, а затем напомнила мне:
— У Визи нет обуви.
Думая, что продолжения не будет, я молчал, вопросительно глядя на Лилиан, но она тут же добавила:
— Я попытаюсь выдубить оленью шкуру. — Это было сказа но таким тоном, как будто выдубить шкуру не составляет никакого труда. — И сделаю Визи пару мокасин, — сказала она также просто.