— Скоро моя придумай, что-то смешной, смотри, — сказал я, переходя на ломаный язык индейцев.
В течение получаса или более того мы лежали на животах под деревьями, опершись подбородками о руки, не говоря ни слова. Затем я приподнялся на локтях. Из леса показался койот. Поджав хвост, он улепетывал во всю прыть. На какую-то долю секунды он задержался на опушке и, обернувшись, посмотрел назад, а затем помчался прямо в осиновую рощу и исчез.
Я осторожно поднялся на одно колено.
— Они идут, — сказал я, понизив голос.
Четверо индейцев бесшумно вышли из леса несколько ниже нас по течению озера. Они ввели лошадей в осиновую рощу и привязали их там. Затем они разбились на две пары. Двое пошли вокруг озера по ходу часовой стрелки, двое других — в противоположном направлении. В те времена три дюжины первосортных капканов такого размера, какой нужен для ловли ондатр, стоили бы на торговом пункте около четырнадцати долларов. Захваченные мной капканы были почти новыми; значит, индейцы купили их совсем недавно. Мне показалось глупым, что индейцы продолжали свой обход озера, после того как обнаружили исчезновение первых капканов. Они, конечно, уже поняли, что кто-то опередил их. Но все-таки они обошли все озеро, а затем собрались вместе и после краткого совещания поспешили к лошадям. Но прежде чем они подошли к осинам, я уже стоял там, между деревьями и их лошадьми.
Индейцы остановились в нескольких ярдах от меня и стояли, не поднимая глаз, беспокойно вороша песок грязными мокасина ми. У них на лицах не отразились ни враждебность, ни страх только пассивное безразличие. Они попались с поличным в краже пушнины и подобно койоту, стащившему приманку из капкана, были готовы к любым последствиям.
Двое индейцев были среднего возраста, двум другим еще не было и двадцати лет. Они были одеты в выцветшие синие комбинезоны из грубой бумажной ткани и изношенные фланелевые рубашки. На голове были кепки, купленные в лавке, невзрачные и плохо сидящие. Только обувь из оленьей кожи напоминала об одежде, которую носили их предки, прежде чем шкуры и жилы зверей уступили место тканям и пуговицам. Мокасины индейцев доходили до половины икр и были расшиты разноцветными бусинками. У одного из юношей оба глаза были обезображены катарактой, и мне было ясно, что если катаракту ему не удалят, то он полностью ослепнет задолго до зрелого возраста. Но увы, возможность операции, конечно, была исключена.
Лилиан вышла из леса, ведя Визи за руку. Они уже стояли около меня, когда я нарушил неловкое молчание.
— Какой место твой дом есть? — спросил я одного из индей цев примирительным тоном.
После нескольких секунд напряженного молчания индеец, за пинаясь, ответил:
— Тингли-Крик,
«Он живет в Александрийской резервации», — подумал я.
— А твоя? — я перевел взгляд на другого индейца.
Не поднимая глаз от земли, он ответил:
— Озеро Пеликан.
Это озеро было расположено на сорок миль к западу от границ наших охотничьих земель.
Затем я допросил дух юношей, беспокойно переминавшихся с ноги на ногу, как бы для того, чтобы узнать, какая из них лучше выдержит их вес. Внезапно я спросил:
— Ребята, твоя когда-нибудь бобер гляди?
Они молча отрицательно покачали головами. Обратившись к старшим индейцам, я продолжал:
— Может быть, твоя когда-нибудь бобер гляди?
Один из индейцев ответил гробовым молчанием, другой — целым потоком слов. Они вылетали у него изо рта, как трескотня сороки.
— Моя маленький мальчик, один раз отец найди, где бобер есть, в Чилкотин река. Он капкан, клади и скоро бобер поймай. Шкура в лавка носи, много товар возьми. Наши бобер мясо кушай, хороший бобер мясо есть. Один бобер моя гляди.
Я посмотрел на Лилиан. Она ответила мне взглядом, и я понял, что мы думали об одном и том же. Перед нами были чилкотин ские индейцы, чьи предки знали этот край, когда его водоемы кишели бобрами. Но лишь один из этих индейцев сам видел бобра. И то лет тридцать назад.
— Почему, — внезапно спросил я, не обращаясь ни к кому из них в отдельности, — твоя клади капкан, не на твой земля! Почему ходи на мой земля, мех кради?
На это немедленно последовал ответ, какой я ожидал:
— Никакой чертов мех мой земля нету.
— Никакой чертов мех земля нету, — тихо повторил я. Все пушные звери были выловлены еще до нашего рождения.
Я переводил взгляд с одного смуглого лица на другое; Визи храбро рассматривал всех четырех; Лилиан рассеянно смотрела на озеро. Селезень в богатом весеннем оперении подплыл к берегу и начал чистить перышки. Из тростниковых зарослей послыша лось приглушенное кряканье его подруги.
Я искал нужные слова. Здесь были неуместны пространные словоизлияния. Я должен был говорить кратко и так, чтобы ин дейцы меня поняли. Очень многое зависело от того, что я скажу и сделаю в ближайшую минуту или две. Индейцы (не только эти четверо, но вообще индейцы) могли причинить нам множество неприятностей, если бы мы не нашли надлежащий выход из создавшегося положения. Речь идет не о физической угрозе, так как чилкотинские индейцы достаточно пассивны и в своем общении с белыми не проявляют воинственных наклонностей. Но они могли помешать разведению пушных зверей, которых мы изо всех сил старались охранять. Они могли помешать осуществлению основной цели, ради которой мы поселились у ручья.
И вдруг мне все стало ясно: я знал, что мне надо сказать и что мне надо сделать. Я глубоко вздохнул.
— Ходи сюда! — это было скорее приглашение, чем приказ.
Носком сапога я разровнял кусочек почвы и, став на колени, начал рисовать на земле кончиком правого указательного пальца. На лицах индейцев отразилось удивление. Дюйм за дюймом они приблизились ко мне и образовали около меня круг.
Рисунок на земле становился все более отчетливым. Там было озеро, а в другом месте — ручей или озерное болото. Индейцы, наверное, лучше меня знали эти места.
— Вот здесь, — начал я терпеливо объяснять, — моя охот ничья земля есть. Здесь чертов маленький мех теперь ходи есть, но раньше много бобер, ондатр, норка, выдра, илька[15] ходи есть. Теперь бобер ходи нет, потому никто бобер оставляй нет, маленький бобер другой год расти нет. А когда бобер нет, почти всякий мех ходи нет.
Я взял маленький камешек и, поднявшись, бросил его в озеро.
— Смотри, — спокойно сказал я.
И индейцы повернули и посмотрели на то место, где камешек упал в воду.
— Твоя смотри, как рябь на воде далеко ходи, когда камень падай. — И для большей убедительности я бросил еще один ка мень.
— Если индеец мой зверь кради нет, мой бобер, норка, ондатра и другой мех так не далеко ходи. Когда скоро на мой земля очень много зверь есть, он должен на другой земля ходи. Тогда и твой земля зверь ходи. Если твоя немного зверь оставляй, маленький зверь расти. Тогда опять много мех есть на твой земля.
Я отошел к соснам и вернулся с капканами и ондатрами. Я долго смотрел в раздумьи на капканы и зверей. Согласно неписаному закону наших диких мест, любые чужие капканы, найденные на зарегистрированной охотничьей земле, а также звери, попавшие в эти капканы, автоматически переходят в собственность владельца охотничьего участка. Никто никогда не оспаривал это давно вошедшее в обиход правило, и меньше всего — охотники, виновные в браконьерстве. Мне принадлежало право присвоить зверей и ловушки, которые находились в моих руках. Индейцы были вполне готовы потерять капканы и добычу. Но я знал, что нужно было сделать. Я бросил на землю капканы и зверей и пошарил в кармане в поисках кисета с табаком и папиросной бумаги. Затем, свернув себе папиросу, спросил индей цев: