После пятнадцати минут гробового молчания Молиз осторож но спросил:
— Сколько твоя плати за мой работа?
Предвидя, что цена будет установлена после длительного препирательства, я предложил:
— Доллар и половина доллар и харчи.
Молиз нахмурился.
— Очень дешевый. Два доллара двадцать пять цент лучше.
Это мне не подходило.
— Один доллар семьдесят пять цент.
Молиз покачал головой.
— Два доллар двадцать пять цент лучше.
— Только лопата грязь бери, в тачка клади. Легкий работа, — сказал я и заключил: — Один доллар девяноста цент.
Но этого не было достаточно.
— Два доллар лучше.
— Ладно, твой взяла. Два доллар, так моя плати.
Хотя я с самого начала собирался платить ему эту сумму, я хмурился, когда мы скрепляли сделку, сделав вид, что умение индейца торговаться помогло ему перехитрить белого. И Молиз выразил широкой улыбкой удовлетворение достигнутым соглашением. «Когда работа начинай?» — спросил он.
Молиз оправдал каждый цент своего жалования. Молчаливый, как многие индейцы, он, не тратя времени на болтовню, нагружал тачку за тачкой. И работа шла быстро и эффективно. На расстоянии шести миль от нашей хижины вниз по течению ручья находились два самых больших болота. В одном было около двухсот акров, в другом — почти столько же. В течение двух недель отверстия в плотинах были запружены, и вода стала понемногу заливать первое озеро и подниматься у плотины. Несколько иначе выглядело теперь водное хозяйство этого края, чем в те времена, когда мы с Лилиан начали неуверенно чинить первую плотину! Тогда ручей был так жалок, что, казалось, лишь какое-нибудь чудо может сделать его снова стремительным и полноводным. Возможно, помогли и чудеса. И одним из них была зима, обильная снегом. Так или иначе, но у нас теперь было изобилие воды, и ни одна капля этой воды не могла ускользнуть в реку. Если раньше поток смывал драгоценный верхний слой почвы, то теперь плодородная земля осаждалась в болотах, обогащая будущие озера. А это значило, что обитатели восста новленных водоемов не будут испытывать недостатка в пище. Итак, в 1935 году с помощью горбатого индейца Молиза мы обуздали талые воды и заставили их служить человеку.
Пока мы работали над плотинами, ежедневно, кроме субботы и воскресенья, хижина на пять часов превращалась в школу. Карандаши, тетради и учебники прибыли из Риск-Крика к озеру Мелдрам на спине вьючной лошади. Ровно в 9.30 Визи садился за стол и начинал выполнять задание, которое ему давала Ли лиан. Ровно в 11.30 он срывался с места и выскакивал из хижины, чтобы побегать и подышать воздухом. В час дня он снова садился за стол и не вставал, пока в 3.30 Лилиан не провозглашала: «На сегодня занятия окончены».
Однажды в 10 часов утра, когда занятия только начались, я зашел в хижину попросить у Лилиан чашку кофе. Визи поднял на меня глаза и тут же, не сказав ни слова, уставился в книгу. Я шутя похлопал Лилиан по плечу и сказал:
— Ты упустила свое призвание: из тебя вышла бы хорошая школьная учительница.
Усмехнувшись, Лилиан ответила:
— Тебя я могла бы кое-чему научить. — Говорила она это серьезно.
Если не считать кусочка земли, расчищенной под огород, вся равнина, на которой стояла наша хижина, была покрыта зарос лями ив и осин. На несколько сот футов вверх по течению ручья находился луг, где когда-то жили бобры. Там мы косили сено на корм лошадям. Разрушенная бобровая плотина простиралась на четыреста шестьдесят футов. Как и большая часть таких плотин, она имела форму подковы. Оба конца плотины смыкались с крутыми берегами, откуда легко было накопать много песка и мелкой гальки.
Хотя мы не имели ни малейшего представления, когда и как в ручье снова может появиться одна или две пары бобров, мы все же были твердо уверены, что рано или поздно (и к тому же при нашей жизни) они туда вернутся. Я уже пытался узнать, где и как можно купить живых бобров, но никто не мог сказать мне об этом. Бобры в Британской Колумбии были полностью истреб лены, и в 1920 году департамент, ведающий вопросами охоты, запретил ловлю бобров почти по всему этому краю. При таком положении дел как могли мы надеяться получить пару бобров для размножения их в ручье Мелдрам? И хотя на этот вопрос в тот момент не было ответа, мы все же не сомневались, что так или иначе добудем эту пару бобров. И более того, мы верили всей душой, что когда-нибудь луг, который служил теперь нам для покоса, снова станет обиталищем бобров.
Имея в виду, что нам понадобится новый луг, я решил срубить осины и ивы, вспахать твердую почву и засеять ее травой. Однако эта работа была бы проделана впустую, если бы мы не смогли оросить будущий луг.
При помощи грубо сколоченного треугольника и отвеса я определил направление канала, который мог бы отвести воду из запруды к будущему лугу. Для того чтобы вода сама текла в наш канал, нужно было поднять ее уровень на бывшем лугу, а следовательно увеличить высоту плотины на четыре фута. Я не помню, сколько елок было срублено и очищено от веток и сколько тачек земли и гальки было свалено на ветки на плотине, но, когда работа была окончена, плотина достигла нужной высо ты. Кроме Молиза мне помогали Лилиан, а после конца школьных занятий и Визи. И наконец мы смогли отложить в сторону топоры и лопаты и смотреть, как вода заполняет бывший бобровый луг.
Теперь пришла пора рыть канал, и это отняло у нас почти не делю. К этому времени запруженный луг наполнился водой, и я мог проверить правильность своих расчетов. Все было верно. Вода спокойно текла в канал, а если немного влаги и всасывалось в песок, оставшегося количества было вполне достаточно, для того чтобы наш посев трав не погиб от засухи.
Трудней всего было очистить от леса нашу долину. Каждую осину и каждую иву нужно было сначала срубить значительно выше основания дерева, разрубить на части и сложить кучами, для того чтобы в будущем сжечь. Затем при помощи лошадей, канатов и блоков были выкорчеваны и увезены пни. После этого все мы руками разбирали и вытаскивали по частям густую сеть корней, пользуясь только мотыгой. Когда почва была очищена от корней, ее было нетрудно вспахать. И когда пролегла последняя борозда, я впряг лошадей в фургон, отправился в Риск-Крик и взял у торговца во временное пользование пружинные бороны.
Оставалось только заплатить жалование Молизу, а это далеко не просто, когда имеешь дело с индейцами, которые не только очень непосредственны, но и в той же мере горды. Нельзя просто дать индейцу чек или пачку банкнотов и сказать: «Ты мне больше не нужен». Так можно расплатиться только с белым работ ником. Если поступишь так с индейцем, то потеряешь его уважение.
Мы с Лилиан обсудили все это задолго до конца работы.
В день расплаты нужно было пригласить Молиза и Цецилию на ужин и угостить их на славу.
Молиз оделся в чистый крепкий черный комбинезон из грубой бумажной ткани и шелковую рубашку такого же цвета, но по рядком выцветшую. На нагрудном кармане рубашки была вы шита красными нитками голова лошади. Несомненно, вышивка отсутствовала, когда рубашка покупалась на фактории. Конечно, это произведение искусства было делом загрубевших в работе рук Цецилии. Лицо и руки Молиз чисто вымыл, а свои жесткие черные волосы тщательно пригладил. Такими я их еще не видел: обычно они торчали во все стороны, напоминая своим видом со рочье гнездо. Цецилия оделась с подобающей торжественному случаю тщательностью. На ней была белоснежная льняная блузка и пестрая ситцевая юбка. Ее волосы цвета воронова крыла, заплетенные в косы, доходившие почти до пояса из оленьей кожи, были частично скрыты под огромным желтым платком. Цецилия была явно на несколько лет старше Молиза. Об этом свидетельствовали крохотные морщинки на ее лице. Лицо Цецилии в какой-то мере напоминало мне размытый и запылившийся клочок земли, на котором давно уже нельзя было вырастить что-либо яркое и прекрасное.