С запада в озеро впадал небольшой родник, такой тонюсень кий, что его едва ли стоило обследовать. Однако мы решили и его осмотреть и поехали верхом по лесу с западной стороны озера по звериной тропе, пересекавшей ручей в километре от озера. Когда мы подъехали к броду, то увидели, что в ручье совсем не осталось воды и русло высохло. Это было забавно, мы видели ручей пересохшим всего лишь раз, девять лет назад.
Мы привязали лошадей и пошли вверх по ручью. Немного выше ручей протекал по небольшой лужайке, окруженной оси нами. Как только мы подошли к лужайке, тайна пересохшего ручья стала понятной. Теперь вся лужайка была под водой, и в том месте, где ручей из нее вытекал, поднималась плотина немногим больше четырех футов высотой и около двадцати пяти длиной.
Казалось, что в осиннике хозяйничал какой-то сумасшед ший с топором. Многие деревья наклонились, но не упали на землю, другие свалились в воду, и все ветки с них были срезаны. Однако много деревьев упало на сушу, и они так и остались лежать, как если бы тот, кто их срубил, больше ими не интере совался.
Установить личность дровосека не представляло труда. Мы узнали о его присутствии по хатке, нам даже не нужно было видеть следы его зубов. Хатка была слишком большой, чтобы за короткий срок ее мог построить бобер в одиночку. Видимо, пара бобров пошла вверх по течению от озера и решила, что эта лужайка как раз то, что ей нужно. Таким образом, бобры не только вернулись на Мелдрам-Крик, но, по всей вероятности, решили остаться здесь навсегда.
Мы довольно долго не могли понять, зачем они так безжа лостно уничтожали запасы пищи, сваливая деревья без видимой надобности. Обходя берега запруды, мы видели, что местами были свалены десятки осин и ни одна из них не была тронута.
— Зачем они это делают? — спросил я задумчиво.
— Несомненно, для этого есть причина, — ответила Лилиан.
— Почти все, что происходит в этих лесах, имеет свою при чину, — проворчал я. — Но до нее иногда очень трудно доко паться.
— Ты хочешь сказать, что мы слишком глупы, чтобы по нять, — возразила она со смехом.
Визи рассматривал кучу щепок, разбросанных вокруг пня. Пнув ногой щепки, он сказал:
— Может быть, им не нравится вкус коры. Может быть, она кислая или еще что-нибудь, — внес он свое замечание.
— Зачем же они их валят? — быстро возразил я.
— Когда-нибудь узнаем.
И действительно, через некоторое время мы поняли зачем.
К зиме обе хатки были замазаны слоем глины толщиной около двенадцати дюймов. Под водой у входа в хатки были сло жены запасы пищи, которых обитателям хватило бы на всю зиму до того, как весной растает лед. Бобры каким-то образом умудрялись сохранять воду незамерзшей у входа в хатки доволь но длительное время, хотя на большинстве прудов уже давно был лед.
Наконец в начале декабря, когда температура упала ниже 20° мороза, полыньи у хаток замерзли. Мы вновь увидели боб ров только в апреле следующего года.
Была середина мая. Прошла еще одна зима, впереди было еще одно лето. Мы уже вспахали, разрыхлили и удобрили наш огород. Когда делали гряды, от земли все еще пахло разлагающейся рыбой, но мы не обращали внимания. Бывают запахи и похуже тухлой рыбы. А через несколько дней запах исчезнет, семена взойдут, и там, где сейчас видна только темная пахучая земля, появятся тоненькие полоски зелени.
Посеять семена, после того как земля готова, — дело не долгое. Я делал бороздки мотыгой, Визи сыпал в них семена, а следом шла Лилиан в широкополой, пожелтевшей от времени соломенной шляпе, защищавшей ее голову и лицо от жгучего солнца, и граблями засыпала бороздки, притаптывая их потом ногой. К тому времени, когда пришла пора готовить ужин, последний ряд семян был посеян.
— О'кей! Иди готовь ужин, а мы с Визи сделаем канавки для воды, — сказал я, опершись на ручку мотыги. Когда Лилиан пошла к дому, я посмотрел ей вслед и прошептал Визи: — Какая чудесная женщина! Не знаю, что бы мы стали делать здесь без матери.
— Ты думаешь, ты бы остался здесь без мамы? — спро сил Визи.
Я не ответил, так как сильно сомневался в этом: без Лилиан все было бы лишено смысла. Я посмотрел на Визи, задумчиво изучая его. Ну и растет же парень! В июле ему будет тринадцать. Пора купить ему на день рождения настоящее ружье в подарок. Можно купить очень хорошее новое ружье за девяносто дол ларов. Девяносто долларов за ружьё! Это больше, чем мы имели, когда поехали сюда, в глушь. Наш путь был долгим. Нельзя сказать, чтобы Визи не умел пользоваться своим ружьем ка либра 22. Прошлой осенью он убил из него оленя, и достаточно большого. Я увидел след оленя на снегу в миле от дома и даже подумал, что надо взять винтовку калибра 303 и поохотиться за ним самому. Но придя домой, я передумал и велел Визи взять свое ружье и дюжину больших патронов, выследить оленя, поднять его и затем кружить по следу, не спуская с него глаз.
— Из такого легкого ружья тебе придется бить наверняка, — сказал я ему. — Не стреляй, если не сможешь попасть в сердце или в легкие.
Через пару часов он вернулся весь в крови. Он выследил оленя, поднял его и подошел к нему на двадцать ярдов. Только тогда он спустил курок. Пуля попала прямо в сердце. Да, пора покупать мальчику настоящее ружье, это будет хорошим подар ком к его дню рождения. Я куплю ему ружье калибра 303, из этого ружья он сможет убить любую дичь, если попадет в цель.
Да, мальчик мужает и душой, и телом. Неужели ему никогда не бывает одиноко здесь? Во всяком случае он никогда об этом не говорит, только иногда смотрит куда-то вдаль, глубоко заду мавшись, как будто там, за горизонтом, его что-то манит. Что бы это могло быть? Может быть, когда-нибудь он встанет и уйдет к этому горизонту и не вернется, пока не узнает, что лежит за ним. А может быть, он совсем не вернется в лес. Я отогнал от себя эти мысли, они были не очень-то веселыми.
К тому времени, когда Лилиан крикнула «Ужин готов!», ирригационные канавки, прямые как стрела, были уже прове дены вдоль посевов. С тех пор как растаял снег, ни разу не было дождя, и нам надо было немедленно приступить к орошению, чтобы напитать высохшую землю.
Рано утром, когда Лилиан готовила завтрак, я пошел к устью канавы и пустил в нее струю воды. Позавтракав и вымыв посу ду, мы втроем отправились в огород и начали распределять воду по канавкам. Мы оросили почти половину огорода, когда вдруг оказалось, что воды не хватает. Я почесал в затылке и сказал: «Странно, куда это она вся подевалась?»
Лилиан подошла к главной канаве, посмотрела и крикнула:
— В канаве совсем не осталось воды!
— Куда же она подевалась? Всего двадцать минут назад канава была полна.
— Вероятно, бобры ее перекрыли. — И Лилиан рассмея лась.
— Хорошенькое дело, — проворчал я. — Черт побери, нель зя же так в самом деле. Нам нужна вода для орошения, иначе у нас не будет ни огорода, ни сена.
Однако бобры перекрывали воду, убегавшую в канаву, с та ким же упорством, с каким мы старались полить огород или луг.
Бобрам нет дела до орошения. Их теория в отношении сохра нения воды основана на принципе, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы в каком-то месте плотины вода уходила струей.
Если вода переливается через плотину по всей ее длине, бобры не беспокоятся. Но если в каком-нибудь месте вода потечет через плотину или в обход нее струей, течь надо немедленно остановить.
Как только два бобра, жившие у плотины, увидели весной, что вода уходит, да еще в одном месте, они сразу же исправили это, аккуратно и быстро перекрыв канаву.
В конце концов мы нашли решение, которое удовлетворяло обе стороны. Воспользовавшись тем, что бобры в основном ноч ные животные и работают на плотине по ночам или на рассвете, а днем спят, мы смогли отводить воду в канаву и орошать наши поля с утра до захода солнца. Но как только солнце садилось, бобры выходили из хатки и крепко-накрепко закупоривали канаву. Если же мы пускали воду слишком рано утром, когда они еще не спали, они сразу же перекрывали ее.