- Четыре, - поправила его миссис Пинкус, - но кто же считает?
Сэм дорого заплатил за рыбалку и вот сидит жарится на солнце, а рыба не клюет. Он пробовал на червя, на лягушку, на четыре искусственные наживки - всё без толку. Наконец, крайне расстроенный, он сматывает леску и, достав из кармана пригоршню монет, кидает их в озеро.
- Раз вам не нравится все мое, сами купите себе, что вам нравится.
С пятого раза Гольдштейн изловчился и со всей силы ударил по мячу, и стал с удовлетворением наблюдать за его полетом.
- А-а, на этот раз я попал по мячу что надо! - гордо сказал он мальчику, таскающему за ним клюшки.
Тот вздохнул.
- Мистер, мяч на месте. А летят ваши часы.
Сидя на веранде ресторана Розенталя в горах Кэтскилз, две дамы хвастаются значимостью должностей, на которых работают их мужья.
- Мой Луис, - говорит одна, - занимает на фабрике такую важную должность, что если там что-то случается, то ответственность за это всегда несет он.
Абрамович, приехав в Америку мальчишкой без гроша в кармане в 1920 году, постепенно пробился в жизни и стал миллионером. На торжественном обеде в честь его шестидесятилетия он взволнованно сказал:
- Это могло случиться только в Америке. Шестьдесят лет назад у меня не было ни гроша. А теперь я старший партнер в компании "Фидельман и О'Рурк". И самое удивительное - что я О'Рурк!
Очаровательный отель на карибском побережье. Гольдштейн торопит жену, чтобы она побыстрее одевалась к столу.
- Что мне надеть - от Мейнбокера или от Кристиана Диора? - спрашивает жена.
- Диора надень.
- А мех? Шиншиллу или соболя?
- Соболя.
- А подушиться? "Арпеж", "Джой" или?..
Гольдштейн не выдерживает.
- Наплевать, хоть куриным салом намажься, только, ради Бога, скорее пошли завтракать!
Абэ чуть не убил своего шестидесятилетнего сына сообщением о том, что он только что женился - на пятидесятилетней женщине.
- Женился? - восклицает сын. - Пап, да ты что? Тебе же восемьдесят семь! Зачем тебе жениться?
- Чтобы у меня был друг. Мне надоело одиночество, когда и поговорить не с кем. А сейчас у меня есть любовь молодой жены, которая ухаживает за мной.
- Любовь! - передразнил сын. - Какая любовь? Без секса это одни слова. А ты слишком стар для секса.
- Кто слишком стар? - возмутился отец. - Да у нас секс почти каждую ночь!
- Почти каждую ночь?
- Да, почти каждую ночь. Почти - в понедельник, почти - во вторник, почти - в среду, почти...
- Бойчик (еще один гибрид английского со славянским - примеч. перев.), суп холодный, - заявил Пинкус официанту, даже не отпробовав. - А я люблю, когда суп горячий.
Официант принес другую тарелку. Не взяв в руки ложку, Пинкус сказал:
- Недостаточно горяч! А я хочу горячий!
Растерянный официант принес третью тарелку. Пинкус сложил руки на груди и покачал головой.
- Тоже недостаточно горячий!
Официант не выдержал:
- Откуда вы знаете?! Вы же даже не пробовали его!
- А очень просто: раз вы подолгу держите в нем большой палец, значит, он не горячий.
- Эй, шмендрик (уменьшительно-уничижительное обращение - примеч. перев.), - спрашивает Шлепперман, - вот всё говорят об относительности, о теории относительности Эйнштейна. Что это за чертовщина, вот ты мне не можешь объяснить?
- Почему бы и нет? Вот идете вы к зубному выдернуть зуб. И сидите вы в кресле минут двадцать, а вам они кажутся целым часом. А вот вы идете на бродвейское шоу, три часа получаете удовольствие, и время пролетает, как пять минут. Вот вам и относительность.
Шлепперман неуверенно кивнул головой.
- Понятно. И что, Эйнштейну вот за это и деньги платят?
Старую еврейку разбирало любопытство - очень хотелось посмотреть на колонию нудистов рядом с её домом, и она как-то выбрала момент и подсмотрела в щель в заборе.
- Фу! - поморщилась она. - Смотреть не на что: одни гои.
Подруга миссис Гинзберг прибегает к ней и сообщает, что её мистер Гинзберг бегает за молодыми курочками. Миссис Гинзберг пожала плечами.
- Ну и что?
- Как, и вас это не беспокоит?
Миссис Гинзберг улыбнулась.
- А чего мне беспокоиться? У меня вон собачонка тоже бегает за всеми машинами, и что с того?
Лапидус, любитель животных, с восторгом сообщает другу:
- Это удивительно, какая у меня власть над этими бессловесными тварями! Кошки, собаки, овцы, коровы, лошади - все подходят ко мне и лижут руки.
- Ха, тоже мне чудо! Подошли бы они к тебе, если бы ты ел ножом и вилкой!
Следующая шутка рассказывается в трех вариантах и имеет своим местом действия или нацистскую Германию, или Израиль, или Нью-Йорк. Мы берем последнее.
Директор бродвейского театра объявляет, что ему нужен техасец, ростом за шесть футов, весом за двести фунтов. Время истекало, а предложений не было. Наконец к исходу последнего дня раздается звонок и в трубке слышится голос с сильным еврейским акцентом.
- Извините, - говорит директор, - но по говору вы, по-моему, не техасец.
- Не техасец. Я из Бронкса.
- Ну ладно, без этого можно обойтись. Но в вас есть как минимум шесть футов и двести фунтов?
- Нет, ровно пять с половиной роста, а вес сто двадцать.
Разозленный директор кричит в трубку:
- Тогда какого черта вы мне звоните?!
- Сказать вам, чтобы на меня вы не рассчитывали.
Когда вновь всплыл вопрос о прокладке туннеля под Ла-Маншем и многие всемирно известные строительные фирмы выдвинули свои предложения, вдруг совершенно никому не известная контора - "Херцог и Херцог" - предложила построить туннель вдвое дешевле других.
Изумленный руководитель конкурсной комиссии встретился с одним из Херцогов и говорит ему:
- Вы не совсем представляете себе масштабы строительства, ваши оценки занижены. Как вы сможете сделать эту работу за предлагаемую вами сумму?
- Очень просто, - отвечает Херцог. - Берем с братом по лопате и начинаем копать - один с французского берега, другой с британского, в середине встречаемся - вот и все дела.
- А вы понимаете, что малейшая ошибка в расчетах - и вы разминетесь под проливом?
Херцог пожал плечами.
- Ну и что? Значит - судьба. Зато вы за те же деньги получите два туннеля.
У Моргенштерна, богатого владельца фирмы, появилась новая секретарша, которая сразу привлекла к себе интерес Моргенштерна, и не без взаимности. Начались встречи, уикэнды, и все эти удовольствия закончились тем, что Наоми оказалась беременной, о чем она в слезах доложила матери.