— Ну-ка, повтори громче.
— Алутин, Родион Михайлович, — повторил Митька громче, уставя глаза в земляной пол.
— Этого Алутина я знаю. Ты сын его, что ли?
— Сы-ын…
— Хороший у тебя отец, — более мягко заговорил Шестов. — Золотые руки у него… Младший сержант, Алутина ко мне! Из второй роты.
«Устрою Родиону свидание с сыном — и мы будем квиты за сапоги», — обрадовался комбат неожиданному повороту дела.
— А наших не позовут? — со слезами на глазах спросила Фрося.
«Эта женщина к Тубольцеву… А ведь его сегодня утром…» — вспомнил комбат. А сказать ей об этом не было сил. Представил, как она зайдется в крике, упадет в беспамятстве. Нет, пусть уж лучше обо всем из извещения узнает… В своей деревне…
Сказал холодно, словно не слышал вопроса:
— Вчера получен приказ свыше: посторонним на передовой находиться категорически запрещено!
— Так мы же шли… Хоть на минуточку… Только сказать кое-что да вот передать, — подняла Фрося котомку.
— Через Алутина передадите, — отрезал Шестов. — Все, разговор окончен. Не хочу неприятностей…
И вдруг похолодел: а ну как рядовому Алутину про Тубольцева известно… И он проговорится… Не избежать тогда крика… Надо что-то предпринять. А что конкретно? Ага!
Срочно вернуть младшего сержанта: пусть он предупредит Алутина. Чтобы тот молчал. А передачу можно взять — и у этой тетки, и у девчонки.
И Шестов, никому не доверяя, сам выскочил из хаты — за младшим сержантом, благо он еще далеко не ушел…
Из прохладной хаты Фрося с Дашей вышли на душную улицу, придерживая друг друга — будто под коленями им подрезали жилы.
Втроем — Митька почему-то тоже недовольный — они встали под кустом ивы, недалеко от хаты, в ожидании Родиона…
Когда под утро они подходили к Карасевке, услышали дальнюю сплошную кононаду. Это советские войска начали знаменитую в Курской битве артиллерийскую подготовку — на десять минут раньше противника…
