— Товарищ капитан, живы? — спросил Ивашенко.
— Жив, как видишь.
Морозов сидел на своем месте, рука его лежала у приборов, а голову он втянул в плечи, как от удара. У его ног сидела Муха и лаяла.
— Молчи, молчи, собака. Морозов, Коля! — позвал Борисов.
— Ну? — Морозов поднял лицо, выпачканное кровью. — Пить, штурман. Воды!..
— Давай я тебя перевяжу. — Борисов протянул флягу, достал индивидуальный пакет и перевязал командира.
— У меня в голове, братцы, что-то перекатывается, как дробь... — сказал Борисов.
— До свадьбы заживет. Поздравляю с посадкой, штурман. Здорово благополучно сели! — отрываясь от фляги, промычал Морозов. — Но радоваться рано, ребята. Проверьте оружие.
Он с трудом произнес эту речь. Штурман и стрелок проверили пистолеты, они были полны патронов.
— Борт-паек!
Какие добрые руки собирали этот паек! Здесь было все, что по закону положено летчику в аварии. Три плитки шоколада, три пачки галет и отдельно солдатская фляжка в суконном чехле — с чистым спиртом. О ней позаботился механик.
Они отстегнули парашюты и стали вылезать из самолета, протискиваясь мимо старого высокого пня, сорвавшего дверь с кабины.
Ивашенко, принявший на себя все обязанности Липочкина, позвал Муху.
— Ребята, — сказал Морозов, вытирая мокрое от пота лицо, — не будем жаловаться.
Они разбавили спирт водой и по очереди выпили из крышки фляги. Ивашенко вспомнил о пулемете, снял и выбросил затвор. Приборы разбились при падении. Все это сейчас было не нужно: ни пулемет, ни приборы.
Борисов достал карту, компас и попытался определиться.
— Судя по всему, нас снесло на юг километров на сто — сто пятьдесят от своего аэродрома. Вокруг, наверно, полно немцев. Где-то рядом линия прорыва Второго Украинского.
— Слоеный пирог, — сказал Ивашенко.
— Посмотрим, не предсказывай, — рассердился Морозов.
Сверху все ясней, а на земле у них не было ориентиров. Они не знали точно, где находятся, а надо было подальше уйти от самолета. Борисов предложил продвигаться на восток.
Пошли сквозь лес напролом.
Морозов шел молчаливый, сосредоточенный. Он старался понять, допустил ли ошибку и когда же это случилось? Забыл о противозенитном маневре? Нет, не в этом дело. Осколок заклинил рули. Эту случайность невозможно предусмотреть. От нее чаще умирают, и точка. А он попытается выбраться и вывести своих ребят назло всей фашистской сволочи в мире. Все же у него железные парни. Идут по болоту, как следопыты. Ивашенко, конечно, не Липочкин, но идет неплохо.
На земле лежала прошлогодняя листва и пахло сыростью. Вокруг поднимались то рыжие сосны, то ольха да ива с розовыми сережками.
Они шли всё на восток и заблудились в болоте.
Болоту не было конца, оно светилось изумрудными крошечными озерцами, рыжело прошлогодней осокой, уходило в гниющий кустарник. Оно дышало и полнилось водами проснувшихся весною ручьев. Не было тропок. Шли мокрые, потные, грязные. Болото зловеще хлюпало под ногами. Ивашенко, самый маленький и легкий, шел впереди, за ним Муха.
Они шли и ползли, перемазались в болотной жиже, мокрые, страшные. Один раз Морозов провалился по пояс: он был самый грузный. Ивашенко и Борисов, напрягая последние силы, вытащили его на тропу. Морозов улыбнулся одними губами на черном от грязи лице.
— Стрелок ничего, молодец, чувствует землю...
Постояли, чтобы отдышаться.
Они так измучились на этом проклятом болоте, что не могли говорить. И наконец выбрались в дикий нехоженый лес.
Два часа шли по компасу всё на восток. И вдруг гуще потянулась ива: они вышли к пойме. Насколько хватало глаз, до самого горизонта она была затоплена рекой.
— Разлив, — сказал Морозов, — похоже, как у нас речонка дома. Летом курица вброд перейдет, а весной прямо великий океан: берегов не видно. Умыться бы...
На огромном пространстве стояла вода, играя на солнце. Вдали плавали дикие утки. Они поднимались невысоко, снова садились на воду, купались и кричали.
Пока люди умывались, Муха побегала у воды, попробовала, какая она на вкус. Вода понравилась, она вошла чуть подальше, замочила лапы и сразу же выскочила.
— Что, холодно? — сказал Морозов. — То-то!..
Они свернули на север. Шли часа два вдоль воды, за кустами ольхи и за ивами, и снова перед ними, закрывая дорогу на север, изогнулась река, бледно-голубая, с легкой дымкой, а за ней бесконечное болото и сотни маленьких озер, светившихся, как осколки зеркала.
— Озера да болота, — сказал Борисов, — и нигде ни души. Для начала неплохо.
— Хорошо для начала, — согласился Морозов. — Как себя чувствуете, ребята? Вымазались, как свиньи.