- Здо-орово! - сказал Илья, широко открыв глаза. - Эдак-то он этому за-адаст!..
Плотно прижавшись друг к другу, мальчики с трепетом любопытства и странной, согревающей душу радостью входили в новый, волшебный мир, где огромные, злые чудовища погибали под могучими ударами храбрых рыцарей, где всё было величественно, красиво и чудесно и не было ничего похожего на эту серую, скучную жизнь. Не было пьяных, маленьких людей, одетых в лохмотья, вместо полугнилых деревянных домов стояли дворцы, сверкая золотом, неприступные замки из железа возвышались до небес. Дети входили в страну чудесных вымыслов, а рядом с ними играла гармоника и разудалый сапожник Перфишка отчётливо выговаривал:
Меня после смерти
Не утащат черти!
Я живой того добьюсь,
Как до чёртиков напьюсь!
- Наяривай! Бог весёлых любит!
Гармоника захлёбывалась звуками, торопясь догнать звонкий голос сапожника, а он вперегонку с ней отчеканивал плясовой мотив:
И не пищи, что смолоду
Н-натерпелся холоду,
Сдохнешь - в ад попадёшь,
А там - будет жарко!
Каждый куплет частушки вызывал рёв одобрений, взрывы хохота.
А в маленькой конуре, отделённой от этой бури звуков тонкими досками, два мальчика согнулись над книгой, и один из них тихо шептал:
- "Тогда рыцарь стиснул чудовище в своих железных объятиях, и оно громоподобно заревело от боли и ужаса..."
После книги о рыцаре и драконе явился "Гуак, или непреоборимая верность", "История о храбром принце Францыле Венециане и прекрасной королевне Ренцивене". Впечатления действительности уступили в душе Ильи место рыцарям и дамам. Товарищи по очереди крали из выручки двугривенные, и недостатка в книгах у них не было. Они ознакомились с похождениями "Яшки Смертенского", восхищались "Япанчой, татарским наездником" и всё дальше уходили от неприглядной жизни в область, где люди всегда разрушали злые ковы судьбы, всегда достигали счастья.
Однажды Перфишку вызвали в полицию. Он ушёл встревоженный, а воротился весёлый и привёл с собой Пашку Грачёва, крепко держа его за руку. Пашка был такой же остроглазый, только страшно похудел, пожелтел, и лицо у него стало менее задорным. Сапожник притащил его в трактир и там рассказывал, судорожно подмигивая глазом:
- А вот вам, люди добрые, сам Павлуха Грачёв! Только что прибыл из города Пензы по этапу... Вот какой народ нарождается, - не сидя на печи, счастья дожидается, а как только на задние лапы встаёт - сам искать счастья идёт!
Пашка стоял рядом с ним, засунув одну руку в карман драных штанов, а другую всё пытался выдернуть из руки сапожника, искоса, угрюмо поглядывая на него. Кто-то посоветовал сапожнику выпороть Пашку, но Перфишка серьёзно возразил:
- Зачем? Пускай его ходит, авось, счастье найдёт.
- А ведь он, поди-ка, голодный! - догадался Терентий и, протянув мальчику кусок хлеба, сказал ему:
- Пашка, на!
Мальчик, не торопясь, взял хлеб и пошёл вон из трактира.
- Фи-ю-ю! - свистнул сапожник вслед ему. - До свидания, нежное создание!
Илья, наблюдавший эту сцену из двери своей комнаты, поманил Пашку к себе, но, прежде чем войти к нему, Пашка нерешительно остановился, а войдя, подозрительно оглядел комнату и сурово спросил:
- Что надо?
- Здравствуй!..
- Ну, здравствуй!..
- Садись!..
- А зачем?
- Так!.. Поговорим!..
Илью смущали сердитые вопросы Грачёва и его сиповатый голос. Ему хотелось расспросить Пашку, где он был, что видел. Но Пашка уселся на стул и с решительным видом, кусая хлеб, сам начал расспрашивать:
- Кончил учиться-то?
- Весной кончу!
- А я уж выучился!..
- Н-ну? - недоверчиво воскликнул Илья.
- У меня живо!
- А где ты учился?
- В остроге, у арестантов!..
Илья подошёл ближе к нему и, с уважением глядя на его худое лицо, спросил:
- Страшно там?
- Ничего не страшно!.. Я во многих острогах был... в разных городах... Я, брат, к господам прилип там... И барыни были тоже... настоящие! На разных языках говорят. Я им камеры убирал! Весёлые, черти, даром что арестанты!..
- Разбойники?
- Самые настоящие воры, - с гордостью выговорил Пашка.
Илья мигнул глазами и почувствовал ещё больше уважения к Пашке.
- Русские они? - спросил он.
- Некоторые жиды... Первый сорт народ!.. Они, брат, ого-го какие! Грабили всех как следует!.. Ну, их поймали да - в Сибирь!
- Как же ты выучился?
- А так... Говорю: выучите меня, - они и выучили...
- И читать и писать?
- Писать плохо!.. А читать - сколько хочешь могу! Я уж много книжек читал!..
Речь о книжках оживила Илью.
- И я с Яковом читаю!
Оба они наперебой друг перед другом стали называть прочитанные книжки. Вскоре Павел со вздохом сказал:
- Да-а, вы, черти, больше прочитали! А я - всё стихи... Там много было всяких, но хорошие-то только стихи...
Пришёл Яков, удивлённо выкатил глаза и засмеялся.
- Овца!- встретил его Пашка. - Чего хохочешь?
- Ты где был?
- Тебе туда не дойти!..
- Знаешь, - сказал Илья товарищу, - и он тоже книжки читал...
- О? - воскликнул Яков и тотчас же заговорил с Пашкой более дружески. Три мальчика уселись рядом, и между ними загорелся бессвязный, быстрый, удивительно интересный разговор.
- Я такие штуки видал - рассказать нельзя! - с гордостью и воодушевлённо говорил Пашка. - Один раз не жрал двое суток... совсем ничего! В лесу ночевал... Один.
- Боязно? - спросил Яков.
- Поди, ночуй, - узнаешь! А то собаки меня загрызли было... Был в городе Казани... Там есть памятник одному, - за то, что стихи сочинял, поставили... Огромный был мужик!.. Ножищи у него во какие! А кулак с твою голову, Яшка! Я, братцы, тоже стихи сочинять буду, я уж научился немножко!..
Он вдруг съёжился, подобрал под себя ноги и, пристально глядя в одну точку, - нахмуренный, важный, - скороговоркой сказал:
По улице люди идут,
Все они одеты и сыты,
А попроси у них поесть,
Так они скажут - поди ты
Прочь!..
Он кончил, взглянул на мальчиков и тихо опустил голову. С минуту длилось неловкое молчание. Потом Илья осторожно спросил:
- Это разве стихи?
- А ты не слышишь? - сердито крикнул Пашка. - Сказано: сыты - поди ты, - значит, стихи!..
- Конечно, стихи! - торопливо воскликнул Яков. - Ты всегда придираешься, Илья!
- Я и ещё сочинил, - оживлённо обратился Пашка к Якову и тотчас же быстро выпалил:
Тучи - серы, а земля - сыра,
Вот приходит осенняя пора,
А у меня ни кола, ни двора,
И вся одёжа - на дыре дыра!
- О-г-го-о! - протянул Яков, широко раскрыв глаза.
- Вот это уж - прямо стихи! - в тон ему подтвердил Илья.
Лицо Пашки вспыхнуло слабым румянцем, и глаза его так сощурились, точно в них откуда-то дым попал.
- Я и длинные стихи буду сочинять! - похвалялся он. - Это ведь не больно трудно! Идёшь и видишь - лес - леса, небо - небеса!.. А то поле воля!.. Само собой выходит!
- А теперь что ты будешь делать? - спросил его Илья.
Пашка мигнул глазами, оглянулся вокруг, помолчал и, наконец, негромко и неуверенно сказал:
- Что-нибудь!..
Но тотчас же снова решительным голосом объявил:
- А потом - опять убегу!..
Он стал жить у сапожника, и каждый вечер ребятишки собирались к нему. В подвале было тише и лучше, чем в каморке Терентия. Перфишка редко бывал дома - он пропил всё, что можно было пропить, и теперь ходил работать подённо по чужим мастерским, а если работы не было - сидел в трактире. Он ходил полуголый, босый, и всегда подмышкой у него торчала старенькая гармония. Она как бы срослась с его телом, он вложил в неё частицу своей весёлой души, и оба стали похожи друг на друга - оборванные, угловатые, полные задорных песен и трелей. Вся мастеровщина в городе знала Перфишку как неистощимого творца разудалых и смешных "частушек", - сапожник был желанным гостем в каждой мастерской. Его любили за то, что тяжёлую, скучную жизнь рабочего люда он скрашивал песнями и складными, шутливыми рассказами о разных разностях.