Рахим склонился к товарищу и осторожно повернул его на спину:
— Разбита голова! Раззметов осторожно снял с раненого шапку. Соколов опустился рядом на колени. Вдвоём они быстро наладили повязку. Кулагин застонал!
— Наконец-то! — Раззметов облегчённо вздохнул. — Попить бы ему!
…Кулагина с трудом спустили к палатке. Они и сами-то были почти на пределе сил. К тому же Рахим сильно обморозил руки и ноги, но сказал об этом товарищу только вечером. Соколов выругался:
— Ты что же, ишак, прежде не чувствовал? Сразу нужно было оттирать!
— Раньше нельзя было, Ивана тащили…
— Вздор! Ивана, может, и дальше тащить придётся. Теперь и ты идти не сможешь. Что тогда делать прикажешь?
— Не надо волноваться, Юра. Меня шайтан бережёт, всё пройдёт!
— Снимай ботинки, будем тереть.
Ночь была тяжёлой. Иван всё ещё не приходил в себя. Рахим лежал, стиснув зубы, чтобы не закричать от боли. Время от времени шквальный ветер принимался трепать палатку так, что казалось, вот-вот сорвёт и сбросит её в пропасть. Ветер вдувал в щели снег, и маленькие сугробики лежали в углах палатки, на спальных мешках и рюкзаках.
Соколов спрятал флягу с водой в свой спальный мешок, но всё же вода быстро замерзала.
Мучительно долго тянулась бесконечная ночь.
Под утро ветер стих. Небо затянулось тучами. Начался обильный снегопад. Вокруг палатки намело сугроб, её крыша провисла под тяжестью снега, внутри стало ещё тесней. Соколов сильным ударом очистил крышу, но ненадолго: уже через полчаса эту операцию пришлось повторить.
Было всё ещё холодно. Соколов окинул взглядом товарищей, задумался о чём-то, потом взял ледоруб, котелок и с трудом выбрался наружу.
Альпинист огляделся и, отойдя на несколько шагов от палатки, принялся копать снег. Прошло полчаса, час. Постепенно в снежном склоне наметилось глубокое овальное отверстие.
Из палатки показалась голова Рахима:
— Пещера, да? Зачем? Идти вниз скорее нужно.
Соколов обернулся. Весь осыпанный снегом, он выглядел довольно забавно. Раззметов улыбнулся:
— Юрочка, чудесная снегурочка…
— Шутишь, Рахим? Это хорошо… Ну, а пещера… что ж пещера? Идти вниз сейчас невозможно: Иван пока не может, ты тоже едва ползаешь.
— Переждём в палатке…
— Э, брат, нет. Очень холодно. Так мы Ивана и в спальном мешке поморозим, прежде чем он станет на ноги. Вот так-то! Ложись отдыхай.
— Зачем отдыхать? Я тоже копать буду.
Соколов всё же настоял на своём, а вскоре и сам вернулся в палатку: приближалось время связи.
— Николай там волнуется. Не успели вчера ко времени.
Он подготовил рацию и надел наушники. Включил для проверки приёмник и сразу услыхал усталый голос Светлова:
— Север, Север, отвечай на связь. Я Лёд, я Лёд… Приём, приём.
Соколов быстро включил микрофон и ответил. Снова услыхал обрадованный теперь голос Николая. Связь была установлена. Раззметов удивлённо заметил:
— Послушай, ведь это за сорок минут до срока.
— Он уже больше часа зовёт. Как это я не догадался… — и снова заговорил в микрофон.
…К полудню альпинисты перебрались в пещеру. На пол постелили палатку, зажгли свечу. Весело загудел примус. В пещере было теплее, уютней. В два часа состоялась внеочередная связь. Николай рассказал, что Коробов отправил спасательную группу геологов. А завтра утром вылетит самолёт с опытными альпинистами. Он попытается сесть в Большой долине, в четырёх днях пути.
К вечеру снегопад усилился. То и дело вход в пещеру заваливало снегом, и тогда нечем было дышать: приходилось пробивать отверстие для воздуха…
Ещё одна трудная ночь. Раззметов и Кулагин спят, если можно назвать сном это тяжкое забытьё. Соколов полулежит у выхода и дремлет. Время от времени, когда стоны товарищей становятся особенно громкими, он вздрагивает, поднимает голову, превозмогая усталость, снова и снова пробивает дыру для воздуха… Так час за часом.
Утром узнали от Светлова, что с первой спасательной группой идёт сам Коробов. Они едут верхом и теперь уже в двух днях пути: завтра будут у языка, послезавтра — в опорном лагере. Соколов ответил, что это неплохо, но они думают спуститься сами… Да. Они спускались. Соколов с огромным рюкзаком за плечами пробивал в глубоком рыхлом снегу след. Восемь-десять метров, потом отдыхал несколько минут и поднимался по пробитой им глубокой траншее к началу только что пройденного этапа, где его ждали, поддерживая друг друга, товарищи. Идти самостоятельно они не могли, и Юрий вёл их, сперва одного, потом другого.
Кулагин был страшно бледен и молчал. Раззметов почти без умолку говорил. Ноги у него распухли, посинели и не хотели повиноваться. Он говорил, хотя товарищи не отвечали, даже не слушали. Говорил, чтобы не кричать от боли…