Что-то черное, широкое метнулось в двери, что-то черное, душное закрыло лицо Джиованни и град ударов посыпался на него.
Глухо как сквозь стену слышал он стоны, хрип… потом рванулся… но вдруг почувствовал сильную боль в правой руке.
Он снова рванулся… прежняя ловкость первоклассного гимнаста вернулась к нему. Быстрым движением выскользнул из-под плаща, наброшенного на него и связывавшего все его движения. Ударил одного навалившегося на него так, что тот свалился на пол
Второй молодец бросился ему под ноги, и Джиованни почувствовал сильную боль в ноге. Но несмотря на боль он нагнулся, приподнял за шиворот этого и вытолкнул его.
Третий сам бросил уже умиравшего Пьетро.
Когда бандиты очистили комнату, Джиованни первым долгом подумал о Тонио. Но мальчик был невредим, и они оба бросились к Пьетро.
— Пьетро, Пьетро, что они с тобой сделали?.
— Уезжай с Тонио. Уезжай подальше от всего этого. Уезжай в Россию.
Тонио до этого времени не раз видел, как умирают люди. В цирке этим не удивишь. Но они умирали на работе, от болезней, наконец, от старости, а тут избили… убили…
Джиованни лежал и думал бы поскорее выбраться из Флоренции. Оставаться здесь после вчерашнего было, безумием. Каждую минуту могли прийти и тогда…
Но что делать? Без приглашения в другой цирк не поедешь, а если бы оно и было придется платить неустойку этому. А денег до бенефиса Тонио нет и неоткуда их достать.
Бенефис через два дня. И если через два дня ничего не случится, то он и Тонио смогут заплатить директору цирка сеньору Ленци и… правда, тогда у них останется столько, что едва можно будет выехать из Флоренции, но зато — свободны!..
Тонио вернулся поздно. Его много вызывали сегодня, много апплодировали и, если бенефис пройдет не менее удачно, все будет хорошо.
Правда, Тонио очень огорчила смерть старика и Джиованни немного боялся, что это подействует на мальчика, но Тонио слишком хорошо знал цирк — никаких волнений! Малейшая мысль о чем нибудь постороннем и номер в лучшем случае не удастся, ну а в худшем…
В работе Тонио, правда, не было так называемых «смертельных номеров», но она требовала безукоризненной точности и четкости.
«Сегодня выступает в последний раз Тонио! Красный Тонио! Тонио Бизарри! Спешите все. Только одна гастроль. Только одна гастроль. Спешите, чтобы увидать небывалое чудо. Всемирно известное чудо. Только одна гастроль. Совершенно новая программа. Небывалые трюки».
Проиграл оркестр. Проскакала наездница. Прошли обезьянки. Выступают двое рыжих.
Публика ждет Тонио.
Вот прошли комические акробаты. Вывел свою знаменитую «лошадь счетчика» сам директор цирка. Проходит номер жонглеров.
Публика ждет Тонио!
Оркестр играет что то веселое, очень веселое, от чего все приходят в восторг и похлопывают руками в такт музыке. Это выходной марш Тонио.
Похлопывание переходит в нетерпеливые аплодисменты и на арену вылетает огненно-красная фигурка.
— Браво Тонио, Тонио! Тонио! Браво! Бис!
Проделав несколько номеров, Тонио останавливается. Оркестр обрывает веселую музыку и переходит к глухому, тревожному барабанному бою.
Вся публика привстает.
Это идет самый интересный и самый опасный номер.
Тонио напрягается, вытягивается струной и вдруг…
— Прекратить!
Оркестр замирает на одной рокочущей струне.
Какая-то группа людей в черном, с масками на лице и значками на груди выскакивает из ложи.
Они перепрыгивают через головы и через барьеры и несутся на арену, потрясая револьверами.
— Долой Красного! Долой ненавистный нам цвет! Во Флоренции не может быть места красному цвету.
— Кровь за красный цвет! Кровавое платье тому, кто осмелится одеть красное.
Никуда не годится Тонио. Совсем потерял себя. Ни одного номера сделать не может чисто. Совсем неладно с мальчиком. С голоду умирать придется.
Старый Джиованни никак не может понять, что с Тонио. Вот уже больше двух месяцев, как они в Германии. После той истории в цирке им удалось бежать и ускользнуть от рук фашистов, только благодаря невероятной панике, поднявшейся в цирке. С тех пор Тонио не сделал чисто ни одного номера.
Цирки, знавшие его успехи в Италии, охотно заключали с ним договор, но после первого же выступления так же охотно рвали его.