А здесь ску-учно!
Вот уже несколько ночей, как в хату Колькина отца собираются какие-то люди. Тут и свои мужики, и чужие в больших мохнатых шапках, надвинутых на самые носы.
Приходили они поодиночке, начинали разговор с хозяйских дел. Потом хата наполнилась, и разговор становился загадочным и интересным, но тогда отец угонял Кольку
В другое время Колька не прочь был пошататься с приятелем ночь-другую. Шел к Ваньке, Опанасову сыну, отправлялись на речку, на мельницу. Рыбу удили, уху варили. Сказки страшные рассказывали. Да мало ли у ребят дела на воле. Только дорваться до воли!
Думал было и сейчас так сделать, да не вышло. Толкнулся было Колька к приятелю своему лучшему — Ваньке, — да… отворилась дверь и старый Опанас сурово заявил:
— Уходи! уходи подальше! нечего у нас по ночам делать. И добавил, захлопывая перед Колькой дверь:
— Еще пропадешь тут ни за что с твоим батькой, да с его другами-приятелями.
Ух! и обидно же стало Кольке. Рванулся к двери, заколотил в нее руками и ногами да все, что слышал про Опанаса от отца, выкрикнул звонко и злобно:
— Большевик проклятый! Красный дьявол! чтоб тебе сдохнуть!
Ничего не ответила хата и злоба и обида Колькина выдохлись с этим криком…
С той поры еще больше затосковал Колька.
Хата Никифора Глущенко, Колькина отца, стоит у самой околицы. Глаза лупит на шлях, зад воротит к деревне.
Недаром шутили крестьяне, что, мол, как хата, так и сам Глущенко, от деревни морду воротит — с деревенской беднотой знаться не хочет. Оно и правда. Богат был мужик и как все богатеи — кулак прижимистый, богомольный крепко и к начальству маслом лезет.
Хорошо стоит хата, не видать и не слыхать, как собираются дорогие гости, верные слуги атамана Ивана Лыхо.
А атаман Лыхо — верный слуга атамана Тютюника, и войск у этого Тютюника две тысячи. А атаман Тютюник верный слуга атаману Петлюре. Атаман же Петлюра голова над всей Украиной и войск у него сорок сороков! И идет он освобождать украинский народ от проклятых большевиков.
Так говорила по углам деревня, да не так оно было на самом деле.
Голова всей Украины — Петлюра поднимал восстание против Советской власти. Деньги на это получал из-за границы от французских бар, которые спали и думали, как бы это им проклятую Советскую Россию уничтожить.
Собирал вокруг себя Петлюра младших атаманов, давал им французские деньги, те скликали к себе дезертиров, жуликов, бандитов, всех кому пограбить, да покуражиться хотелось.
Младшие атаманы денег своим помощникам уже не платили, живите, мол, как знаете. И собирали младшие атаманы Лыхо да Кныши небольшие банды, обещая им богатую наживу, грабежи, погромы и разгул.
И шли из темных деревень темные люди на эту приманку.
И гуляли бандиты по всей Украине, грабили, резали, насильничали во славу батьки Петлюры! За освобождение родной Украины!
Вот такая-то и была правда и такие-то люди собирались по ночам в хату Колькина отца.
К этой ночи шли большие приготовления. Пеклись пироги, доставали из погреба самый лучший старый самогон-сахарный. Убирали хату, как перед большим праздником.
Колька вертелся тут же, твердо решив не уходить из хаты в эту ночь.
Ночью, когда хата набилась до отказу, отворилась дверь и вошел неведомый человек. Одет богато, росту большого, глаза, что угли горячие, голос — ровно из бочки. И оружием обвешен кругом.
Как вошел — все поклонились низко, а Колькин отец взял гостя под руки и повел в красный угол.
Колька, спрятавшись за широкими спинами гостей, аж рот раскрыл от удивления! И не так на самого атамана (а то был атаман Лыхо), как на диковинное оружие его. И в самое сердце поразила его — винтовка. Не винтовка, ну не больше пистолета старого, словом обрез бандитский.
И до того полюбился Кольке обрез, что, позабыв про отца, вышел он из-за спин, подошел к страшному атаману и, положив руку на обрез, молящим голосом произнес:
— Дай!
Страшный атаман, захохотав во всю глотку, вынул обрез и дал Кольке.
Колька крепко ухватил руками обрез и повернулся было, чтобы дать ходу. Грозный голос Лыха остановил его.
— Ты куда это, паскуда? С моим винтом да текать? На што ты его просил?
— Воевать пойду — ответил дрогнувшим голосом Колька — стрелять буду.
Хохот гостей потряс всю хату.
— Воевать? стрелять? — все громче закатывался атаман. — Да тебе сколько годов?