Я стараюсь не улыбаться. Мило, что он так взволнован, но мне нужно настоять на своем. Мы одеваем одного ребенка, а не весь детский сад.
— Ну, я не думаю, что нам нужно это платье в горошек трех цветов. — Я убираю его из тележки. — Одного будет достаточно. — Я наклоняюсь, чтобы повесить его обратно на вешалку, а потом вскрикиваю, когда боль пронзает меня насквозь. — Твою мать! — Я шиплю, роняя вешалку, когда боль пронзает мой пах. Мир вокруг меня тускнеет, и мне приходится делать глубокие вдохи, втягивая воздух в легкие.
Эти судороги у меня уже несколько месяцев, начиная со второго триместра. Теперь, когда я так близка к сроку родов, они стали намного хуже. Такое чувство, что каждый раз, когда я делаю резкое движение, мой таз раскалывается пополам. Врачи сказали, что это нормально, но, очевидно, все ребята ведут себя так, словно меня только что пырнули ножом.
Они начинают толпиться вокруг меня, что-то бормоча. Я зажмуриваюсь от боли, когда чьи-то руки давят мне на плечи, толкая меня на скамейку, находящуюся на краю комнаты. Кто-то трогает мои волосы. Кто-то еще опускается передо мной на колени. Я чувствую запах чистого мыла и белья и знаю, что Ривен обхватывает мое лицо руками.
— Насколько все плохо? — спрашивает он. — Это та же самая стреляющая боль?
— Заткнись, — бормочу я.
Все казалось милым, в первые три раза, когда это случилось. Но со временем это очень быстро начало раздражать. Когда тебе так больно, что кажется, вот-вот вырвет, последнее, чего обычно хочется, это чтобы люди толпились вокруг тебя, прикасались и задавали вопросы, которые ты даже не можешь услышать, потому что все, о чем ты можешь думать, это то, как это чертовски больно. Я хочу побыть одна, свернувшись калачиком в темной комнате. Только я и малышка.
— Открой глаза, Дэйзи, — приказывает Рив. Я игнорирую его.
— С ней все в порядке? — спрашивает кто-то у меня над головой. — Нужно кому-нибудь позвонить?
— Пока нет. Но, Коул – переведи 112 в режим ожидания.
Я стискиваю зубы
— Мне. Не. Нужна. Скорая. Помощь. Ты. Идиот.
Очевидно, что никого не волнует то, что я могу сказать о своем собственном теле. Разговор продолжается и продолжается. Руки гладят мою спину и плечи, хотя я снова и снова пытаюсь стряхнуть их.
— Боли становятся сильнее?
— Чаще.
— Но ведь нормально?
— Так было сказано в Интернете.
— Мы должны отвезти ее обратно к врачу. На всякий случай.
— Я запишу нас на прием.
Внезапно я больше не могу с этим справляться.
— Прекратите! — кричу я, открывая глаза. — Просто прекратите, я в порядке, просто прекратите гладить меня, говорить обо мне и нависать надо мной, как будто я чертов инвалид, я, блять, больше не могу это выносить! Не могли бы вы все, пожалуйста, просто оставить меня нахрен в покое?!
Мой голос эхом разносится по проходам магазина. Несколько человек оглядываются. Мои мальчики замолкают, потрясенные.
— Милая...
Илай делает шаг вперед, и я отталкиваю его, по моей коже бегут мурашки.
— Прекрати прикасаться ко мне, Боже, это сводит меня с ума. — Я замечаю вспышку боли на его лице, когда я замыкаюсь в себе, прижимая руки к животу. Я чувствую, что не могу дышать.
— Дэйзи... — начинает Ривен, зачесывая назад мои волосы.
Я отталкиваю его от себя, а затем разражаюсь слезами прямо посреди магазина.
— Оставьте ее в покое. — Аманда суетится, держа в руках коробку с салфетками. — Если бедная девочка говорит, что с ней все в порядке, вы должны ее послушать. — Она отмахивается от них и садится рядом со мной, протягивая мне салфетки. Я вытаскиваю одну, сморкаясь.
— Мне очень жаль, — бормочу я. — Я не хотела устраивать сцену.
— Не говори глупостей, — резко говорит она. — Это детский магазин. Тут всегда полно драмы. Отходящие воды, обмороки, рвота. Это еще не полный список того, что тут происходило.
Я вытираю глаза.
— Я не знаю, что со мной не так. — Большую часть времени я люблю, когда меня обнимают, гладят и заботятся. Это заставляет меня чувствовать себя в безопасности и заботе. Однако время от времени это становится утомительным. И прямо сейчас, кажется, я не могу перестать раздражаться по любому поводу. Я ненавижу злиться на парней. Мы почти не спорим, а теперь я веду себя как последняя сука, крича на них на публике.
Она усмехается.
— С тобой все в порядке. Это их дело, — она строго смотрит на мальчиков, — слушать тебя, когда ты говоришь, что тебе нужно пространство.
— Мы просто беспокоимся, — говорит Илай, переминаясь с ноги на ногу.
— Конечно, это так. Но от того что вы ее задушите, не будет никакой пользы. — Она похлопывает меня по спине. — Она взрослая. Равна с вами. Относитесь к ней как к своему партнеру, а не как к ребенку. Не принимайте решения за нее.
Малышка начинает ерзать, и я провожу рукой по животу, когда тупая спазматическая боль наконец утихает. Прерывисто дыша, я поднимаю взгляд. Ребята отступили, но все еще стоят поблизости, наблюдая за мной с беспокойством на лицах.
— Мне очень жаль, — бормочу я. — Я не хотела срывать на вас злость.
Они смотрят друг на друга, как будто не знают, что делать. Я не могу их винить. Я не знаю, что делать. Я чувствую раздражение, злость и грусть. Я просто хочу прижаться к малышке и исчезнуть.
— Дэйзи. — Коул опускается на колени передо мной, оказавшись на уровне моих глаз. Он не пытается прикоснуться ко мне. — Чего ты хочешь?
Я принюхиваюсь.
— Бургер.
— В ресторане? Или на вынос?
— На вынос.
— Хорошо. — Он протягивает мне руку, помогая подняться.
Аманда тоже встает.
— Хорошо. Я тебе напишу.
***
Несколько часов спустя, когда мой желудок набит едой, а мозг затуманен несколькими оргазмами, я чувствую себя гораздо менее возбужденной. Мы все четверо растянулись на огромной кровати Ривена, прижавшись друг к другу.
Что ж. Трое из нас валяются, а Коул сидит прямо, как шомпол, на краю матраса, уставившись в пространство. Мальчики снова говорят о том, кому, по их мнению, принадлежит ребенок.
— Будем надеяться, что она моя, ради ее же блага, — говорит Илай, потягиваясь. — У меня определенно лучшие гены из нас троих.
Рив фыркает.
— Да?
— Конечно. Просто посмотри на меня. — Он машет рукой перед своим лицом. — Представь ребенка с такой красивой внешностью, как эта.
Я закатываю глаза.
— Она будет вся ваша. Вы все будете отцами. Мы все будем растить ее вместе. — Я многозначительно смотрю на Коула, который ничего не говорит. Я не думаю, что он сказал хоть одно слово с тех пор, как мы вернулись домой.
— Конечно. Конечно. — Илай делает паузу. — Но она все равно будет моей.
— Да, Илай. Она все равно будет твоей.
Он усмехается, откидывая голову на подушку.
— Я так взволнован, — бормочет он. — У меня будет дочь. Я собираюсь стать папой.
Я улыбаюсь, но чувствую пустоту внутри. Чувство вины терзает меня. Мне до сих пор так стыдно за то, что я накричала на них всех ранее.
Ривен, должно быть, чувствует, что что-то происходит, потому что он перемещается позади меня, притягивая ближе к своей груди.
— Чувствуешь себя лучше? — бормочет он. Я киваю, прижимаясь к его чистому, мягкому, теплому запаху, но у меня болит в груди.
Ребята в конце концов засыпают рядом со мной, и я проваливаюсь в беспокойную дремоту в объятиях Рива.