Вовка любовался моей работой. Он внимательно смотрел в паспорт, протирал очки и снова смотрел в него. Потом закрывал паспорт, быстро раскрывал его и пристально смотрел на год рождения.
— А мне тоже сделаешь? — попросила Нина.
— Давай!
Настроение у меня было самое радужное. В паспорте Нины троечка получилась что надо. Даже наискосок не отсвечивает.
— Но тебя не возьмут в армию, — сказал я Нине, хотя, возможно, и не стоило обижать ее. — Ты посмотри на себя в зеркало. Две тоненькие ручки, шейка, как спичка, и коса.
— Возьмут, — убежденно произнесла Нина. — С двадцать третьего — значит, возьмут.
— Нет.
Нина задумалась. Какое удивительное у нее лицо! То радостно светится, то вдруг мрачнеет.
— А может, мне косу обрезать? Скажите, ребята! Тогда я старше буду выглядеть.
Я молчал. Какое мне дело до ее косы!
— Жалко, — сказал Вовка. — Красивая коса.
— Она потом вырастет, Вова. А сейчас обрежем. Ну, давайте, ребята. — Опять у Нины светилось радостью лицо. — Коля, у тебя есть лезвие. — Нина торопливо расплетала косу.
— Лезвие у меня есть, но я не парикмахер. Бери и режь. — Я положил перед Ниной лезвие бритвы.
— Мне неудобно самой. Давай, Вова. — Нина говорила торопливо, с волнением.
Вовка взял лезвие и стал резать Нинины волосы. Лицо у него было серьезное. Не так-то просто отрезать косу лезвием безопасной бритвы. А Нина замерла, откинув голову назад. Как будто ее в рыцари посвящали.
Мне хотелось схватиться за живот и хохотать. Хохотать до слез! Вовка — парикмахер! Вот к чему приводят трали-вали с девчонками. Режь, Вовочка, старайся, она тебя еще не то заставит делать…
Часть вторая
93 дня, или
Как мы стали лейтенантами
Вы, конечно, не поверите, но мы — это уже не Вовка и Колька. Мы — курсанты. Товарищи Берзалин и Денисов. На нас гимнастерки, шинели, петлицы Лепельского военно-минометного училища в Барнауле. Еще на нас кирзовые сапоги и серые шапки-ушанки со звездочками на лбу.
Мы идем в строю, чеканя шаг, и поем:
Старшина Ермаков заставляет нас петь «Катюшу», потому что эта песня ему наверное нравится.
Вовка посмотрит на меня и улыбается. А у меня тоже улыбка лезет во весь рот. А почему бы не улыбнуться? Все страшное позади. Как мы робели, когда в военкомат пришли!
— Здравия желаем, — сказали мы майору, на груди которого медаль «Двадцать лет РККА».
Майор хмуро посмотрел на нас и потребовал паспорта. Он взглянул в мой паспорт, потом на меня и спросил:
— Фамилия?
— Денисов.
— Год рождения?
— Одна тысяча девятьсот двадцать третий.
«Ну, — думаю, — сейчас наискосок посмотрит в паспорт — и в милицию!»
— Образование? — спрашивает майор.
— Восемь классов.
И вдруг слышу:
— Годен.
Майор положил паспорт на другие паспорта, которые лежали кучкой.
— Следующий.
А я все стоял как дурак и не верил своим ушам. «Годен»! Это значит, меня возьмут в армию, пошлют на фронт! Значит, мечта моя сбылась.
— Следующий, — повторил майор и бросил на меня недовольный взгляд.
Вовка сделал шаг вперед.
— Фамилия?
— Берзалин.
Майор смерил Вовку взглядом с головы до ног.
— Год рождения?
— Тысяча девятьсот двадцать… — И тут Вовка замялся и чуть не испортил все дело.
— Забыл, когда родился, — сказал майор.
— Двадцать третий.
— Образование?
— Восемь классов.
— Годен. Следующий! — крикнул майор.
Перед майором стояла Нина. Он посмотрел на нее, и мне показалось, что на его хмуром лице мелькнула улыбка. Уж очень смешно торчали у Нины коротко обрезанные волосы.
— Фамилия?
— Ефремова.
— Вы все вместе, что ли, пришли? — спросил майор.
— Так точно, товарищ майор, — по-военному ответила Нина.
Очень смешно обрезал ей волосы Вовка. Даже шутник-парикмахер не смог бы так сделать, хотя без косы Нина повзрослела. На лбу она себе челочку сделала. А косу в газету завернула и в сумку спрятала.
— Значит, в армию хочешь? — спросил майор Нину.
— Так точно! — опять по-военному отрапортовала Нина. — Медсестрой или пулеметчицей. Я за мать отомстить фашистам хочу.
— Мать убили?
— Под Харьковом. А отец погиб на финской войне.
— Я тоже воевал на финской, — сказал майор и, еще раз взглянув на Нину, положил ее паспорт в ту же кучку, куда и наши.