— Думаешь, так просто еще такое пианино найти?
Я обнял Генку. Когда он пошел, я смотрел ему вслед. Он шел, крепко держа в руке бидон с кашей. Мне так хотелось, чтобы он повернулся и помахал мне рукой… Я не знаю зачем. Я ничего не загадывал. Просто хотелось. А он не оборачивался.
И уже у самой трамвайной остановки он повернулся. Увидев меня, радостно помахал рукой, поднял бидон над головой и звонко крикнул:
— До свидания!
…Небо уже светлело. Исчезли ночные звезды. Золотистые лучи солнца пробивались сквозь сосновые ветви. Даже гром войны, кажется, поутих в эту прекрасную минуту рассвета. Я так отчетливо представил пионерский лагерь в Успенском… Мы жили в брезентовых палатках, в лесу. Так же пробивалось по утрам сквозь ветви солнце, так же пахло хвоей. Кажется, сейчас затрубит горн, и все мы весело наперегонки побежим к Москве-реке и будем бултыхаться в прозрачной воде, доставая со дна песок…
В эту минуту над лесом разнесся рев снаряда и воздух полоснуло резким взрывом. Посыпались ветки с деревьев. Люди вскакивали со своих мест и не сразу понимали, что происходит. Неподалеку от нас разорвался второй снаряд, третий… Огромная сосна, вздрогнув, чуть покачнулась, а потом стала плавно падать, набирая скорость, ломая ветви соседних деревьев, разрывая маскировочные сетки.
Мы с Вовкой выскочили на опушку леса. Фашистские снаряды продолжали лететь. Мы слышали их раздирающий душу звук. Мы бежали по дороге. Впереди мелькнула чья-то спина. Я узнал капитана Голубева.
— Товарищ капитан! — крикнул я.
Голубев обернулся. На его лице не было страха. Он улыбался.
— Я к командиру полка! — крикнул на бегу капитан.
— Мы с вами! — в один голос сказали мы с Вовкой и побежали вслед за капитаном.
Позади нас слышался топот солдатских сапог.
Над нами пролетел снаряд. Какой это сумасшедший звук: рев урагана, сирены, вой шакала — все слилось в нем. Снаряд рванулся где-то впереди, чуть слева.
Приближался следующий снаряд.
— Ложись! — крикнул Вовка и бросился в кювет налево.
Я прыгнул следом за Вовкой, а капитан Голубев скрылся в кювете направо.
Рев снаряда застелил небо, лес, дорогу… Земля содрогнулась, и стало тихо, как бывает в деревне.
Мы стряхнули с себя землю и выглянули из кювета. На той стороне дороги, где укрылся капитан, была огромная воронка.
Мы стояли на краю ее. Мягкая земля оседала под ногами и терпко пахла.
Вовка снял с головы каску и стал лихорадочно откидывать ею мягкую землю. Мы уже не слышали свиста снарядов и их разрывов. Где-то стонали раненые, а мы копали. Пот заливал глаза.
«Мы не можем перекопать все эти тонны земли», — подумал я, и у меня появилось отчаяние.
А Вовка не переставал работать. И взгляд его говорил о том, что он один может перекопать всю землю, если нужно.
Я копал и думал, что я слабее Вовки. Мышц у меня больше, но, видно, у человека есть еще какая-то сила. Я смотрел на него и копал, копал…
Каска моя уперлась во что-то мягкое.
— Рука! — крикнул я Вовке.
Мы копали еще некоторое время и вытащили из земли капитана.
Он лежал лицом вверх. Распались на лбу его светлые вьющиеся волосы. Открытый рот был забит землей, и только несколько белых зубов проглядывали из-под нее. Глаза его смотрели непонятно куда.
Я опустился рядом с капитаном и почувствовал усталость. Эта усталость разлилась по телу, сковала руки, ноги, притупила мозг.
Я смотрел на капитана и, казалось, ощущал, как холодеет его тело.
Мне вдруг захотелось кричать. Не может из такого человека уйти жизнь! Он же сильнее нас, он стреляет лучше всех, скачет на лошади лучше всех, он воевал на озере Хасан…
Но я сидел и молчал. И не было сил поднять руку, шевельнуть языком. Я только повторял про себя: «Как же так, товарищ комбат?»
Подошел майор Соколов.
Он снял фуражку, наклонился к капитану и пальцами закрыл ему глаза. Солдаты подняли тело капитана и унесли.
Я по-прежнему сидел и смотрел на мягкую землю, на которой остался след.
«Как же так?» — повторял я один и тот же вопрос.
Вовка сидел, опершись на колени, и смахивал слезу.
Вместе с командиром полка мы отправились с линии фронта на рекогносцировку местности. Машина остановилась у большого щита, на котором написано: «Дорога простреливается».
Отсюда уже виден противоположный высокий берег реки Воронеж, где обосновались фашисты. У нас на том берегу лишь небольшой кусок земли около дамбы. Наши стоят там насмерть.
С высокого берега немцы хорошо просматривают местность вокруг. Огромная пойма на нашей стороне реки. Кое-где дома и среди них одно высокое здание. Мы идем к нему. Идем осторожно, иногда делаем перебежки.