Машина развернулась, лизнув светом стены домов, и скрылась. Зачем их увезли, куда? Может, они не вернутся домой?
А мы не можем помочь им. Нам нужно идти вперед. Мы должны отыскать пятиэтажный дом. Оттуда видна дорога к Дону и западная часть парка. Мы нашли этот дом. Высокое здание. Круглые колонны на фасаде. Островерхая старинная крыша. На стенах зловеще чернеют пустые глазницы окон.
Мы вошли в подъезд, и мертвая тишина охватила нас. Казалось, мы попали в подземелье и теперь должны были выбираться из него по этой широкой лестнице, на которой кое-где не хватает ступеней.
Путь до пятого этажа кажется долгим, как до Луны. «Может, где-нибудь на балках стоит пианино, — подумал я, вспомнив Генку. — Не дай бог задеть это пианино».
С высоты пятого этажа было видно все, что нужно. В городском парке под прикрытием развесистых деревьев и маскировочных сеток немцы сосредоточили танки и пехоту. Среди деревьев медленно движутся грузовики, освещая дорогу узкими полосками света. Иногда свет вырывает из темноты замершие в строю танки и пушки, около них солдаты.
— Вот они, фрицы, — прошептал Уткин, — во множественном числе. Гранатой бы их!
— Утром они получат заряд побольше, — сказал Вовка.
Я вынул карту. При тусклом свете маленького трофейного фонарика мы с Вовкой точно определили цель и поставили на карте крестик.
Может, сегодня ночью немцы еще подбросят подкрепления. Хочется им выбить нас из Воронежа, им хочется гнать нас до самой Сибири…
— Нельзя ли закурить, товарищ лейтенант? — обратился к Вовке Попов. — Душа ноет.
— Мы в рукаве, потихоньку, а дыма они не учуют: он вверх пойдет, — сказал Уткин.
Попов вынул кисет и старательно скрутил большую цигарку на двоих, потом достал кремень и огниво.
— Раньше, когда я в Мелитополе жил, — со вздохом сказал Уткин, — я «Казбек» курил. Работал электромонтером. Приходишь по вызову: «Какие неполадки, хозяюшка?» — «Пожалуйста, почините это, то, пятое, десятое» А потом звенит рюмочка. Легкая закусочка, папиросочки. Жизнь!
— А я трактористом был, — сказал Попов.
— Сколько тебе лет, Попов? — спросил Вовка.
— Тридцать восемь.
— Старик!
— Какой же я старик? — удивился Попов.
— Ты прожил столько, сколько я и еще лейтенант Денисов.
— Неужели?
Мне не хотелось продолжать этот разговор, и я сказал:
— Скоро к лейтенанту Берзалину невеста приедет.
— Дела! — воскликнул Уткин.
— Она курсы медсестер кончила.
— Значит, свадьбу сыграем, — решил Попов.
— Представляете, — подхватил разговор Уткин, — фашист рвется, вся рожа в крови, а мы свадьбу играем. Водка ручьем течет. Песни под гитару поем. Патефон достанем. У начхима Колесова есть. Комдива пригласим — будет свадебным генералом, и так далее и тому подобное.
Улыбка бродила по Вовкиному лицу.
— Я два раза женат был, — сказал Попов, когда Уткин исчерпал свою фантазию. — Первая жена во время родов умерла, царство ей небесное. Девочку родила. Перед самой войной вторую женку взял. Пожили полгодика, и меня в армию забрали, а она вскорости мальчика родила. Растет там без меня, Тихоном назвали. Тихий, говорят: пососет и снова спит. Поглядеть бы!
— У меня жена цыганка, — сказал Уткин, — злая как ведьма! Всю жизнь ругалась, морду мне царапала. А как пошел в армию, заплакала. Стоит, глаза черные раскрыла, а по щекам слезы в три ручья.
— Значит, любит, — произнес Попов. — Ругалась она для острастки. Есть такие. Одна мягко стелет — жестко спать. А другая наоборот.
— Тихо! — сказал я, когда услышал далекий гул моторов.
На дороге, которая соединяет Воронеж с Доном, показались огоньки фар.
Обнаглели немцы. Со светом едут. Гул все сильнее. Мы увидели танки и пушки. Следом за ними идут грузовики с пехотой. Ох, наглые гады! Сидят курят, на губных гармошках наигрывают.
Не доезжая парка, колонна остановилась. Какие-то люди подбежали к ведущей машине, показали направление, и снова взревели моторы. Танки и пушки пошли на север, а грузовики с пехотой остановились у парка, почти напротив нашего дома. Держитесь, фрицы! Прежде чем вы пойдете в атаку, мы устроим вам разгромчик. Недолго ждать осталось.
При свете того же фонарика мы записали число танков, пушек и грузовиков с пехотой.
— Товарищ лейтенант, — потянул меня за рукав Уткин, — половина четвертого. Пора!
Мы осторожно спускались по ступеням. Чем ниже, тем слышнее говор и наглый смех фашистов.
— Обождем, — шепнул Попов.
Мы остановились на третьем этаже, вошли в открытую дверь квартиры. Я встал в простенке и выглянул в окно. Немцы были на той стороне улицы.