Выбрать главу

— Дядя Эмилио, смотрите, что это такое? — показал Пепе на большую темно-зеленую машину.

За углом в тени дома притаился необыкновенный автомобиль. Стекла его покрыты прочной сеткой, двери и кузов бронированы, над кабиной торчит пушка.

— Эта штучка называется мапурите (вонючка)! — поясняет Эмилио.

— Что на этой машине делают?

— Полицейские с народом воюют. Видишь, они сидят в машине. Внутри машины есть телефон. Из главного управления полицейским сообщают адрес, куда надо ехать. Ну, скажем, идет митинг. Машина потихоньку подъезжает и начинает расстреливать толпу из пушки…

— Снарядами?

— Нет. Сильной струей воды. Вместо кузова у автомобиля бак с водой. Если вода не помогает, полицейские пускают газ. Сами, конечно, надевают противогазы.

— Эмилио, а ты знаешь, где делают эти автомобили? — вмешивается в разговор Педро.

— Черт их знает!

— Мы даем американцам сахар, а они нам эти мапурите. Здорово!

Пепе не узнавал сегодня Гавану. Наступило время обеда, но люди не торопились домой, не занимали места в ресторанах. Казалось, все забыли об обеде. Часто слышались слова: «Фидель Кастро». Правда, при приближении полицейских раздавалось: «Тсс, тсс», — и люди начинали говорить о голубом небе Гаваны.

— Дядя Эмилио, сегодня будет сражение? — спросил Пепе.

— Нет, сегодня просто забастовка. Все кубинцы, которые против диктатуры, прекратили работу.

Пепе весь день бродил по городу с рабочими, и ему казалось, что он стал выше ростом и взрослее. Он даже обедал с Эмилио и его друзьями. Рабочие зашли в кафе на углу. Одни попросили сандвичи с колбасой и ветчиной, другие — с сыром, и все взяли по бутылочке пива.

— А ты, мальчуган, что хочешь? — спросил Пепе Педро.

— Я люблю булку с сосисками. Знаете, она называется «перро». Но у меня нет денег!

— У нас деньги есть. Ну, а пива ты хочешь?

Пепе отрицательно покачал головой.

— Вот если бы бутылочку кока-колы! — мечтательно произнес мальчик.

Ели не торопясь. Куда спешить, если сегодня забастовка. Пепе, как и взрослые, держал в одной руке булку, а в другой бутылку кока-колы.

— Я думаю, что сегодняшняя забастовка заставит призадуматься диктатора, — говорит Педро.

— Этот человек не из той породы, чтобы призадумываться, — не соглашается другой рабочий. — Ему надо по шее дать, тогда он призадумается.

— Не говори зря. Бастует вся Куба, — настаивает Педро. — И диктатор сейчас ерзает на стуле.

— Как бы там ни было, — вступает в спор Эмилио, — но Фиделю и его бородачам приятно, что мы в кафе, а не на фабрике. Куба за него, это теперь ясно всем.

— А вы слышали о последних воплях диктатора? — спрашивает кто-то. — Он кричал: «Раздавлю, уничтожу Фиделя Кастро!»

— Кричать — это еще не значит раздавить, — говорит Педро. — На днях я слушал ночью приемник. Рассказывали о провале последнего наступления Батисты. В горах у Фиделя побывал французский журналист. Оказывается, перед наступлением Батиста приказал выдать солдатам для поднятия боевого духа наркотики. Солдаты пошли в атаку, но наши бородачи не дураки. Они стали отступать, заманивая солдат в джунгли. Прошел час, другой, а бой все не начинается. Когда действие наркотиков кончилось, разгорелся бой. Солдаты бежали.

— А откуда это передавали? — спросил Эмилио.

— Из Франции. Разве узнаешь что-нибудь из передач нашего кубинского радио!

Обед уже кончился. Многие закурили длинные гаванские сигары. Пепе не расставался с бутылкой. Он слушал взрослых, а сам поглядывал на бутылку, стараясь держать ее наклонно. Пепе казалось, что со стенок еще стечет немножко жидкости, и поэтому он нет-нет да и переворачивал пустую бутылку вверх дном, облизывая у горлышка сладкие коричневые капли кока-колы.

Даже здесь, у кафе, чувствовалось, что обстановка в Гаване с каждым часом становилась беспокойнее. Казалось, все жители города покинули свои дома и вышли на улицы.

— Знаешь что, Пепе, — сказал Эмилио, — тебе пора домой. Мать, наверное, волнуется.

— Что вы, дядя Эмилио! Я же взрослый. Я всегда возвращаюсь домой поздно.

— Ты взрослый, верно! Но сегодня день особый, и поэтому валяй-ка домой. И не спорь.

Пепе посмотрел на Педро. Но он лишь пожал плечами. Это означало: «Ничего, брат, не могу сделать. Иди домой!»