Вскоре появились Ханн и еще несколько человек. Они несли тело, обернутое листом голубого пластика. Перед хижиной Барретта его положили на землю. Служить панихиду было одной из обязанностей, которые он сам взял на себя. Ему показалось, что только за последний год он произнес пятьдесят прощальных речей. Сейчас присутствовали около тридцати человек. Остальные либо были уже безразличны к смерти других, либо настолько от этого расстраивались, что не могли посещать похороны.
Церемония была простой. Барретт коротко рассказал о своей дружбе с Вальдосто, о днях, проведенных вместе с ним на переломе столетия, о революционной деятельности Вальдосто, подчеркнул некоторые его героические поступки. О большинстве из них Барретт узнал из вторых рук, потому что сам уже был узником лагеря «Хауксбилль» в те годы, когда Вальдосто покрыл себя славой. Между 2006 и 2015 годами Вальдосто фактически собственноручно, один, своими убийствами и взрывами настолько сократил число членов правительства, что на вакантные места подолгу не было охотников.
— Они знали, кто виновник этого, — сказал Барретт, — но не могли найти его. За ним гонялись много лет и в конце концов поймали. Началось следствие — вам всем известно, какого рода следствие — после чего его выслали к нам, в лагерь «Хауксбилль». И еще много лет Вальдосто был одним из лидеров здесь. Но он не смог смириться с участью заключенного. Он не смог адаптироваться в мире, где ему не с кем было бороться. И поэтому он надломился. Вы видели это, и, надо сказать, это было нелегко. А он страдал еще больше. Да успокоится он в мире.
Барретт сделал знак, носильщики подняли тело и двинулись на восток.
Большинство присутствующих последовали за ними. Барретт остался. Он смотрел вслед похоронной процессии, пока она не скрылась из вида, выйдя на лестницу, спускающуюся к морю. Тогда он повернулся и прошел в хижину.
Через некоторое время он уснул.
Незадолго до полуночи он проснулся от звука быстрых шагов снаружи.
Когда он сел, в дверь ворвался Нед Альтман.
Барретт, моргая, уставился на него:
— В чем дело, Нед?
— Этот Ханн! — взорвался Альтман. — Он снова ошивается вокруг Молота!
Только что мы видели, как он вошел в здание.
Барретт стряхнул дремоту, как стряхивают с себя воду вылезшие на сушу тюлени. Не обращая внимания на непрекращавшуюся боль в левой ноге, он поднялся и схватил одежду. Он сильно испугался, и чтобы этого не заметил Альтман, принял хладнокровное, невозмутимое, как маска, выражение лица.
Если Ханн, болтаясь возле темпоральной аппаратуры, испортит Молот случайно или намеренно, они уже больше не получат необходимых запчастей оттуда, сверху. И это будет означать, что все их снабжение — если оно вообще будет — станет приходить случайными партиями, которые могут материализоваться в прошлые годы и на значительном удалении от лагеря. Что же все-таки затеял Ханн с аппаратурой?
Пока Барретт натягивал штаны, Альтман рассказывал:
— Латимер не ложился спать, чтобы приглядывать за ним. Когда Ханн не вернулся в хижину, чтобы лечь в постель, у него появились подозрения и он поднял меня. Мы стали вместе искать Ханна. И нашли его — крутится возле Молота.
— Что же он там делает?
— Не знаю. Как только мы увидели, что он вошел в здание, я сразу же побежал за тобой. Именно это я и должен был сделать, не так ли?
— Так, — ответил Барретт. — Пошли.
Он проковылял к выходу и напряг все силы, чтобы как можно быстрее добраться до главного здания. Боль пронизывала всю левую половину тела, словно вместо крови по ней текла горячая кислота. Костыль безжалостно впивался под мышку всякий раз, когда он переносил на него весь свой вес.
Покалеченная нога, свободно болтаясь, будто горела холодным огнем. Правая нога, которой пришлось нести большую часть нагрузки, скрипела и гнулась.
Альтман, едва дыша, бежал рядом с ним. Лагерь казался завороженным в оранжево-лиловом свете луны. В это время в нем господствовала унылая тишина.
Проходя мимо хижины Квесады, Барретт подумал, не разбудить ли медика и не взять ли его с собой, но решил, что не стоит. Какие бы хлопоты ни собирался доставить им Ханн, Барретт чувствовал, что сумеет справиться сам. В старом, изъеденном термитами стропиле все-таки было еще достаточно силы.
Латимер поджидал их у входа в главный купол. Он был близок к состоянию паники и, казалось, стучал зубами от страха и потрясения.
Барретт никогда еще не видел такого напуганного человека.
Он положил свою большую ладонь на худое плечо Латимера и хрипло спросил:
— Ну что, где он? Где Ханн?
— Он… исчез…
— О чем это ты? Как исчез?
Латимер застонал. Его угловатое лицо побелело. Губы дрожали, и он никак не мог проговорить что-либо членораздельно.
— Он взобрался на Наковальню… — наконец выпалил Латимер. — Появилось свечение, стало усиливаться… и тогда Ханн исчез!
Альтман хихикнул:
— Ну и придумал! Исчез! Раз — и прямо в машину! Так?
— Нет, — произнес Барретт. — Это невозможно. Машина предназначена только для приема. В ней нет передающей аппаратуры. Ты, должно быть, ошибся, Дон.
— Я видел, как он пропал!
— Он прячется где-то в здании, — упрямо стоял на своем Барретт. — Иначе быть не может. Закройте эту дверь! Обыщите здесь все, пока не найдете его!
— Он, наверное, все-таки исчез, Джим, — спокойно возразил Альтман. — Если Дон утверждает, что он исчез…
— Да, — сказал Латимер столь же спокойно. — Пойми, это правда. Он залез прямо на Наковальню, затем вся комната озарилась красным светом, и его не стало.
Барретт сжал кулаки и сдавил костяшками пальцев ноющие виски. Его череп словно прокололо раскаленным добела стержнем, и это вынудило его почти позабыть о жгучей боли в ноге. Он теперь ясно видел свою ошибку. Он положился, организуя слежку, на двух людей, которые явно и несомненно были сумасшедшими, да и сам он был, видимо, не в своем уме, делая это. О человеке можно судить по тому, как он подбирает себе помощников. Что ж, положился на Альтмана и Латимера, а теперь они снабжают его именно такого рода информацией, на какую только и можно рассчитывать от подобных шпионов.
— У тебя галлюцинация, Дон, — мягко проговорил Барретт, обращаясь к Латимеру. — А ты, Нед, ступай разбуди Квесаду и веди его прямо сюда. Ты, Дон, стань здесь у входа, и если покажется Ханн, я хочу, чтобы ты использовал всю мощь своих легких. Я же пойду поищу его в здании.
— Подожди. — Латимер схватил Барретта за руку. Он, казалось, пытался овладеть собой. — Джим, ты помнишь, когда я спросил тебя, считаешь ли ты меня сумасшедшим? Ты сказал, что не считаешь. Ты сказал, что доверяешь мне.
— Так что?
— Джим, попробуй доверять мне и дальше. Заверяю тебя, что галлюцинации у меня не было. Я видел собственными глазами, что Ханн исчез.
Не могу этого объяснить, но я в достаточной мере в здравом уме, чтобы понимать то, что вижу.
Барретт пристально поглядел на него. Конечно же, верь словам сумасшедшего, когда он говорит тебе тихим спокойным голосом, что он здоров. Еще бы.
— Ладно, Дон, — сказал он как можно мягче. — Может быть, так оно и есть. Я хочу, чтобы ты оставался у дверей. Проверка не займет у меня много времени, я просто гляну, что к чему.
Он вошел в здание, намереваясь совершить полный обход купола, начиная с помещения, в котором установлен Молот. Все в этом помещении, казалось, было на своих местах и в полном порядке. Не было видно никакого свечения поля Хауксбилля, да и все остальное казалось нетронутым.
В приемном помещении не было ни закоулков, ни шкафов, ни ниш, где мог бы спрятаться человек. Когда Барретт тщательно осмотрел все, он вышел в коридор, заглянул в медпункт, в столовую, на кухню, в комнату для отдыха.
Осмотрел все места, где можно было укрыться.
Ханна не было. Нигде.
Разумеется, в этих помещениях где-то все же можно спрятаться. Может быть, он сейчас сидит в холодильнике на груде замороженных трилобитов.
Может быть, он где-то под аппаратурой в комнате отдыха. Может быть, в кладовой для медикаментов.