Они управляли его моторными реакциями, а не мыслительными.
Он подошел к информационному центру — кирпичному дому без окон. Его рука нажала на идентификационную шайбу, за несколько секунд поверхность его ладони была сверена специальным устройством с кадровым листком, и дверь открылась. Внезапно он понял, что ему здесь нужно: голографическая камера.
Такие вещи обычно хранились на втором этаже, и Мандштейн отправился наверх. Он вошел в кладовую, открыл стенной шкаф и вынул оттуда компактный предмет длиной сантиметров тридцать. Сунув камеру в рукав, он не спеша вышел из дома.
Автоматически перейдя еще одну площадь, он направился к зданию 21-а, где находилась лаборатория, проводящая опыты по удлинению жизни и где обычно брали его ткани для проб.
Миновав автоматические двери, он спустился по лестнице в подвальное помещение и вошел в первую комнату слева. На одном из столов лаборатории, стоящем у задней стены, находился ящичек с микрофотографиями. Мандштейн включил автоматическое устройство, фотографии одна за другой потекли через проектор, появляясь под объективом для просмотра.
Мандштейн привел камеру в действие и сделал голограмму с каждой фотографии. Это было очень легко: луч лазера вспыхивал, отражался от изображения и пересекал другой луч под углом сорок пять градусов. Без специального устройства полученные таким образом голограммы расшифровать невозможно. Только другой луч, направленный под таким же углом, мог перевести голограммы в изображения. Изображения были объемными и очень чувствительными к ошибкам. Но сейчас Мандштейн об этом не думал. Он даже не знал, зачем все это делает.
Закончив манипуляции с микрофотографиями, он прошелся по лаборатории и снял все, что могло пригодиться. Камера могла сделать несколько сотен изображений, и Мандштейн работал до тех пор, пока не запечатлел практически все… После этого он вышел из здания, вынул капсулу с голографическими пластинами из камеры и сунул ее в нагрудный карман: капсула была не больше спичечного коробка. После этого отнес камеру туда, откуда он ее брал и вернулся к себе в спальню.
Не успела его голова коснуться подушки, как он забыл не только то, что делал в лаборатории, но и то, что вообще выходил из спальни.
Утром Мандштейн предложил Каподимонте:
— Может, нам съездить к Фриольскому каньону?
Тот улыбнулся, польщенный:
— Я разбудил ваш интерес?
Мандштейн пожал плечами.
— В какой-то мере. К тому же у меня странное настроение. Вид руин поможет рассеяться.
— Мы можем поехать в Пуйе. Там мы еще не были. Грандиозный вид и совсем в другом роде…
— Нет, нет, именно к Фриольскому каньону, — сказал Мандштейн. — Договорились?
Они получили разрешение на выезд из Центра — для техников низшего ранга это было нетрудно — и ранним утром выехали на запад в сторону индейских руин.
Машина мчалась по дороге, ведущей в Лос-Аламос, где в прошлую эпоху находился секретный атомный центр. Однако не доехав до Лос-Аламоса, они повернули налево и тряслись около тридцати миль по проселочной дороге.
В каньоне никогда не бывало много народу, но сейчас, когда летний сезон уже кончился, здесь было вообще пустынно. Они не заметили ни одного человека и прошли вниз по главной дороге мимо руин древних поселений, построенных из вулканических пород. Извивающаяся тропа привела их ко входу в пещеры. Подойдя к большой пещере, где раньше совершались церемонии древних индейцев, Мандштейн сказал:
— Обождите секундочку, я только брошу взгляд внутрь.
Он поднялся по деревянной лестнице наверх и протиснулся сквозь узкое отверстие. Стены пещеры почернели от копоти. Мандштейн увидел целый ряд ниш, служивших особым ритуальным целям. Спокойно, почти механически, он вынул из кармана капсулу с голограммами и положил ее в уголок самой дальней ниши. Потом огляделся и начал спускаться обратно.
Каподимонте сидел на круглом камне из песчаника и смотрел на высокую красноватую стену каньона.
Мандштейн сказал:
— Ну как, двинемся дальше?
— Куда? К руинам Фриольво?
— Нет. — Мандштейн показал на стену каньона. — В Япаши. Или к каменным львам.
— Это около пятнадцати миль. Мы не вернемся и к ночи. К тому же мы там были в середине июля. Но мы могли бы сходить к Церемониальные пещеры.
Это недалеко.
— Согласен, — сказал Мандштейн. Они быстро зашагали по дорожке.
Мандштейн был неплохим ходоком, а Каподимонте уже через полчаса начал тяжело дышать. Однако Мандштейн продолжал сохранять прежний темп.
Каподимонте начал отставать. Наконец они добрались до пещер, побродили там немного и повернули обратно. Когда они достигли исходной точки, Каподимонте захотел немного отдохнуть и перекусить.
— Конечно, — сказал Мандштейн, — отдохните, а я тем временем схожу в магазин сувениров.
Как только Каподимонте скрылся в закусочной, Мандштейн подошел к магазину сувениров и исчез в телефонной будке. В памяти всплыла комбинация цифр, гипнотически всаженная в его мозг. Сунув в щель монету, он набрал номер.
— Вечная Гармония, — отозвался чей-то голос.
— Говорит Мандштейн. Дайте мне кого-нибудь из тринадцатого отдела.
— Минуточку.
Мандштейн ждал, ощущая какую-то пустоту в душе. Он действовал как лунатик. Внезапно в трубке послышался астматический голос:
— Мандштейн? Очень хорошо! Сообщите нам подробности.
В нескольких словах Мандштейн объяснил, где он оставил капсулу. Его поблагодарили, и он, повесив трубку, вышел из будки. Перед магазином он встретил Каподимонте, который выглядел отдохнувшим и сытым.
— Ну как, нашли что-нибудь подходящее? — спросил Каподимонте.
— Нет. Или дешевка, или очень дорого. Поехали!
Каподимонте сел за руль. Мандштейн смотрел на проносящиеся мимо пейзажи и размышлял. Зачем ему надо было приезжать сюда сегодня? Он никак не мог этого понять. Он не помнил ничего, ни одной детали. Все связанное с передачей информации вычеркнули из памяти.
8
За ним пришли спустя неделю в полночь. Без всякого предупреждения в комнату вкатился робот и встал над кроватью. Робота сопровождал маленький человек с острыми чертами лица. Мандштейн узнал брата Магнуса, члена коллегии председателей, которая руководила Центром.
— Что случилось? Что… — пробормотал Мандштейн.
— Одевайтесь, вы — шпион!
— Я не шпион. Это какая-то ошибка, брат Магнус!
— Не оправдывайтесь, Мандштейн! И лучше помолчите. Встать! Быстро!
Ну, живее, живее! И не вздумайте сделать какую-нибудь глупость.
До смерти перепуганный Мандштейн не знал, что ему делать. Он понял лишь одно: пускаться в дебаты с Магнусом не имело смысла, тем более что в комнате был этот проклятый робот. Поэтому он выполз из кровати, натянул рясу и последовал за Магнусом.
Минут десять спустя Мандштейн уже стоял в круглом помещении на пятом этаже административного здания. Напротив монументами возвышались руководители Центра. Такого количества высокопоставленных лиц он еще не видел ни разу. Их было восемь. Вероятно, все — члены коллегии. В лицо ему бил яркий свет.
— Девушка уже здесь, — сказал кто-то.
Ее ввели. Девушка была эспером. Лет шестнадцати, с одутловатым лицом и толстыми ногами. Колючие глаза неприятно поблескивали. Мандштейн с первого взгляда возненавидел ее и не смог подавить в себе этого чувства, хотя и пытался: ведь она одним словом могла решить его судьбу!
Магнус сказал:
— Вот этот человек! Что вы можете прочесть в нем?
— Страх. Ненависть. Упрямство.
— А как обстоят дела с верностью?
— Лоялен он в первую очередь к самому себе. — Девушка-эспер развела руками и бросила на Мандштейна ядовитый взгляд.
— Он обманывал нас? — поинтересовался Магнус.
— Нет. Ничего подобного я в нем не вижу.
Мандштейн промямлил:
— Может, вы объясните смысл этой комедии?…
— Молчать!.. — набросился на него Магнус.
Кто-то из членов коллегии заметил:
— У нас же имеются неопровержимые доказательства. Может быть, она ошибается?