Прощаемся с Ипатовой и подошедшим в последний момент ее заместителем Наумом Гальпериным. Гальперин вдруг вспоминает, радостно обращается к В. П.:
— Владислав Петрович, а у меня есть ваша книжка с автографом! Вы ее подписали когда-то по моей просьбе и передали через Давида Яковлевича Лившица, моего знакомого…
Вот как порой пересекаются пути человеческие…
11.50. Движемся по центру мимо площади Победы (Перемоги), Академии наук, в сторону Московского кладбища. Главная магистраль Минска сегодня носит имя Франциска Скорины. За свою бытность она минимум десять раз меняла свое название, в зависимости от исторической обстановки. Вот только некоторые из них (аналогии же можно сделать самостоятельно): Захарьевская, Гауптштрассе, Мицкевича, Советская, Сталина, Ленина…
С нами С.С., успевающий рассказывать такие вот подробности о достопримечательностях столицы. Они в большей мере адресованы С. А., оказавшемуся здесь впервые, нежели двум другим пассажирам «Лайбы», уже неоднократно бывавшим в столице Белоруссии.
В. П., делая малопонятные намеки по своему или чьему-то иному поводу, сочиняет:
13.30. Мы на Московском (самом элитном) кладбище Минска. Здесь похоронены и Машеров, и генералы, и ученые. В том числе и отец В. П. — Петр Федорович Крапивин — известный педагог, ученый-лингвист, отмеченный в Белорусской энциклопедии (как, впрочем, и его внук — литератор С.С.).
Могила Петра Федоровича находится в глубине кладбища, перед ней — огромный еврейский квартал. За ней — воины-интернационалисты.
В. П. вспоминает об отце, который в тридцатых годах служил под Вяткой и оттуда спешно переехал в Тюмень, спасаясь от НКВД.
До войны и после нее Петр Федорович преподавал в школах и в пединституте Тюмени, потом ушел на фронт, а затем остался в Белоруссии, недалеко от мест своего давнего детства. Такая вот жизнь…
— Он ведь родился в Пултуске, под Варшавой, — рассказывает В. П. — Отец его, адвокат Федор Амвросиевич Крапивин, умер, когда сынишке было чуть больше года. До Первой мировой войны маленький Петя с матерью жили в Вильно, потом, спасаясь от немцев, эвакуировались в Вятку. Там он и познакомился с моей будущей мамой… А его мать, моя бабушка Текла Войцеховна, была полька. Жила с сыном почти в нищете, но гордилась своей древней шляхетской кровью. И отец мой был, значит, наполовину поляк. Хорошо знал язык, любил Польшу. Умер он в шестьдесят четвертом году. Я еще успел его порадовать несколькими своими книжками, изданными на польском языке в Варшаве…
Поминаем отца и деда Крапивиных водкой «Два бусела» (фирменная минская с двумя аистами, изображенными на этикетке). В кустах прыгают белки. Солнце пробилось сквозь листву…
14.30. Мы в газете «Ранща» (что-то типа «Пионерской правды» Беларуси). Главный редактор Михась Хомец, выходец из фотокоров этой газеты, общаясь с нами, говорит только по-белорусски. По мнению С.С., это от пиетета перед классиком (В. П.). Здесь с литературными светилами принято размовлять только на родном языке. (Хотя, по мнению того же С.С., на настоящем белорусском сегодня в Минске не говорит никто. Все копируют Лукашенко, говорящего на местечковой мове.)
Мы, конечно, не знатоки этого языка. (Только А. К. ссылается на свое родство с Беларусью — его бабушка Ефросинья Павловна Возилова родом из-под Могилева, местечко Пропойск! В годы войны этот населенный пункт переименовали в Славгород, дабы в наименовании дивизии, отличившейся при взятии оного, не значилось «Пропойская».) Тем не менее говор Михася (он — славный и добрый хлопец!) нам пришелся настолько по душе, что мы хотим процитировать несколько строк из его книги «Далi чыстыя, далi светлыя», вышедшей в Минске и подаренной нам.
Михась Хомец:
«…Стаю ля карты Беларуш i гляджу на яе, як на прыгожую незнаёмку. Мала езджу… А як хочацца прайсщся па вясковай вулыцы, высоим палявым гастынцы, на iм павггацца з незнаёмым чалавекам, а потым спытаць: «Куды вядзе гэтая дарога?»
17.50. Все, о чем говорит Хомец, близко и понятно нам. Понятен лирический герой Михася, пытающийся проехать незнакомыми дорогами родной страны и познакомиться с новыми людьми.
Пока В. П. дает интервью корреспонденту «Ранщы», А. К. и С. А. общаются с Хомецем. Уже второй раз сходили в магазин. Скоро братанье… А. К. читает Михасю (на чистом русском языке) свое стихотворение «Ночь изменит наши лица…». Михасю особенно понравился образ: