Все-таки жизнь — пресволочной жанр. Становишься подлецом помимо воли. Напротив сидел человек, который не сделал мне ничего плохого. Мы родились в одной стране под одной пятой графой; ползали по песку и горам на колониальной войне — в другой; и вот теперь пьем «Столичную» в третьей. Выходило, что этот человек был мне почти брат. А я трахал его жену. А потом моя жена ее за это убила. И из скульптора-супермена получился оле-одиночка. Короче, загубил я походя мужику жизнь, а теперь пил с ним, как лучший друг, и пытался что-нибудь выведать. Что-нибудь такое, что позволит мне успокоить свою не слишком беспокойную совесть и отыскать убийцу вне своего дома.
— А откуда у тебя орден Красной Звезды?
— Заслужил ненароком. Угораздило, — отозвался Вова. — Очень уж в плен не хотелось попадать. Ну, и командир части об этом вспомнил. Через полгода. Когда я его самого из плена выменял…
— Подожди-ка! А это не тогда, когда душманам вместо комбинезонов подштанники подсунули? Это у этого полкана кличка «Подштанник» была?..
Мы выпили за еврейскую предприимчивость, потом за наших «афганцев», потом за афганских афганцев, хоть они и мусульмане. Потом за еврейских «афганцев», потом за афганских евреев, потому что евреи есть везде, тем и хороши. Потом за то, что евреи уже есть не везде. А потом еще за много чего.
— Пожрать чего-нибудь сварганить? — вспомнил, наконец, Вова.
— Что я, жрать сюда пришел? — отказался я.
— А чего ты тогда пришел? По службе? Тогда почему не спрашиваешь кто убил Марину?
— Ну? — сказал я. — Кто?
— А в том-то и фокус, что некому.
Помолчали.
— А почему ты не спрашиваешь — кого я подозреваю? — протянул Вова.
— Ну?
— А никого… А теперь ты меня спросишь с кем она поддерживала хоть какие-то отношения.
Я промолчал.
— А ни с кем она тут еще не поддерживала отношений, — усмехнулся Вова. — Не успела. А если ты еще после этого поинтересуешься моим мнением, то я скажу — самоубийство. Причина? Нет причины. Значит, крушение сионистских идеалов.
Все это ерничанье тяжело давалось нам обоим, но он имел право задавать тон, и раз выбрал такой, значит, так ему было легче.
Во всяком случае, мысль была вполне здравая — у Мариши сионистские идеалы имелись и даже не без перехлеста.
— Что, три самоубийства подряд одним и тем же ядом? — буркнул я.
— Старик, — сказал Вова, тоскливо глядя на меня. — Это эпидемия.
Проснулась Номи и заревела. Я забрал у Вовы соленый огурец, который он явно намеревался сунуть в «Мамат» и, неожиданно для себя, брякнул:
— Жениться тебе надо. Ради дочки.
— С меня хватит! Заказ выполню и няню найму. Приятную во всех отношениях.
Но меня уже занесло.
— Ты что, так сильно ее любил, или наоборот?
Вова прикрыл глаза и выдавил:
— Понимаешь… я не могу примириться с этой потерей. Я только сейчас понял, что она для меня значила. Она во мне видела прежде всего личность. Ей было интересно не как у меня с женой…,- он закрыл лицо руками. — Я был женат, когда мы познакомились. Короче, тебе этого не понять… А я теперь не семьянин, а клиент массажных кабинетов.
— У тебя дочка, — напомнил я.
— Тем более, — убежденно сказал он.
Монолог о Марише меня покоробил. Кто-то мне все это уже говорил про нее, в том же торжественном штиле. И этот кто-то был я сам. И я впервые подумал, что в бабьей банальности: «Все мужики одинаковы» есть большая доля истины. Чтобы сменить тему, я зацепился за массажный кабинет — Кира Бойко меня еще интересовала:
— Ты уже в кабинетах был?
— Я же говорю — заказ сдам, найму няню и пойду в бордель. Абсорбироваться. Даже обСАБРироваться. А пока валюты нет.
— У меня есть, — зачем-то признался я.
Я был пьян и меня одолело нездоровое любопытство — действительно ли он пойдет в бордель через несколько дней после смерти любимой жены.
— Пью и гуляю только на свои, — пошел он на попятный.
— Считай, что занял — до сдачи заказа. Любовь в кредит — это нормально.
Обсабрироваться надо именно в кредит.
— Дочку некуда! — огрызнулся он.
— Завезем ко мне, — предложил я.
— Пошли!
Пока Вова на лестнице пытался завязать шнурки, я держал Номи и тупо смотрел на бесконечные «вавы» на двери. И спросил:
— Что это?
— Это я, Вова Вувос. Сам себе частокол.
ПРЕДМЕСТКОМА МАССАЖНОГО КАБИНЕТА
Номи хныкала. На полдороге к моему дому мы зашли в ближайший подъезд.
Через пару минут к нам приблизилась Ленка. Я окликнул ее, познакомил с Вовой, и, пока она обретала дар речи, вручил ей Номи с напутствием:
— Любишь кататься, люби и саночки возить!
После чего мы двинулись строевым маршем в ближайшее заведение. И тут же, наконец, поняли почему в Израиле военные не печатают шаг. Со страшной силой Вова вляпался в собачье дерьмо. И, судя по его аллергической реакции, не в первый раз. Мы тут же решили следующую нашу встречу посвятить разбору со сладкоголосым соловьем из «Голоса Израиля», который заливал на Союз, что в здесь собак выгуливают не иначе, как с пакетиком и специальными совком и метелочкой.
— Понимаешь, — сокрушался Вова. — Я Кинга из-за этого предал! Не мог себя представить с пакетиком, совком и метелочкой. Но это убеждало больше всего остального. Я прельстился красотой еврейского общежития и плюнул на Штаты…
По дороге мы решили подкрепиться и купили длинную французскую булку. Но она не пошла. Так, помахивая этим длинным багетом, я и прибыл к заветному входу. И услышал до боли знакомый голос:
— Барух аба,[36] ментяра! Ну и «демократизатор» у тебя! Прямо новейшая французская модель… или это у тебя протез?
Я очумело смотрел, как трясся передо мной в пошлом смехе легкий на помине Жека, которому логичнее было бы быть где-то градусов на 30–40 севернее.
— Тебе, наверное, нельзя дать ему в рыло? — завелся Вувос. — Так ты скажи…
Жека резко оборвал смех и предупредил:
— Очень не советую начинать интифаду на контолируемых мной территориях.
Наша служба поддержания порядка действует решительно.
Казалось, что Жека так и не вышел из-под кайфа со времени нашей последней встречи. Впрочем, что-то в нем слегка изменилось — его обычная веселая злость перешла в, скажем, злое веселье.
— Кто это такой? — Вова явно не любил не владеть обстановкой.
— Он из очень ограниченного, — я постучал по лбу, — контингента советских войск в Афганистане. Шланг батальона. Наркоман. Уголовник. Клоун.
Жека оскаблился и представил Вове меня:
— Бывший студент. Бывший мент. Экзамены он сдавал хреново, а своих боевых товарищей сдавал ништяк…
Вувос поскучнел и спросил меня:
— Слушай, а может вы в следующий раз разберетесь?
Жека великодушно махнул рукой:
— Ладно. Вольно. Я зла не помню. Скажите девочкам, что от меня, они вас обслужат, как настоящих. А то они со своими присачковывают.
— А ты чего, секретарь парткома? — спросил Вувос.
— Не, скорее председатель месткома, — доброжелательно объяснил Жека. — Слежу, чтобы соблюдались права нелегально трудящихся.
— И много членов в этой твоей профорганизации? — нарочито небрежно спросил я.
— Один, — сообщил Жека и заклекотал в восторге от самого себя.
— Слушай, — попросил Вова. — Давай что-нибудь делать. Или туда пошли, или отсюда.
Вдруг Жека задумался:
— А я ведь вас так не пущу. Знаю я вас, олим. Покажите сначала деньги. А еще лучше — заплатите мне вперед.