Трое за те же деньги
Сборник
Уиллис Баллард. Трое за те же деньги
Глава 1
Вот ирония судьбы: человек при жизни может быть изрядным мерзавцем, но только его настигнет смерть, все забывается, и даже имя его становится знаменитым.
Похороны Фрэнчи Мэлмена проходили в полном соответствии с этой традицией, и прямо–таки с гигантским размахом, став самыми грандиозными похоронами, которые когда–либо видел Лас–Вегас. В них приняло участие свыше трех тысяч человек, среди которых, правда, едва ли нашелся бы хоть один друг покойного.
На похороны Мэлмена людей привлекло, скорее всего, чистейшее любопытство. Ведь Мэлмен был известнейшим профессиональным игроком наших дней. Больше сорока лет его приезды и отъезды – и, разумеется, все события между ними – освещались прессой с таким вниманием, какое она оказывает только кинозвездам или плейбоям мирового масштаба.
Для него было привычно находиться под огнем всеобщего интереса, потому оставалось загадкой, как ему удавалось так тщательно скрывать свою личную жизнь. Он был маленького роста, смуглый, с острым носом и такими тонкими губами, что казалось, будто рот на этом худощавом лице прорезан бритвой. Его черные глаза были настолько невыразительны и неподвижны, словно навсегда застыли в одном положении.
Другой загадкой было происхождение его клички Фрэнчи – «Француз», так как кровь, преобладавшая в его жилах, уж французской–то определенно не была. Ходили слухи, что родился он где–то на южном побережье Средиземного моря, а родителями будто бы были гречанка и египтянин. Когда–то он даже выдавал себя за последнего законного потомка фараонов. Но, нужно отдать ему должное, Мэлмен в своих притязаниях никогда не был мелочным.
Он был известен довольно переменчивым характером и в зените своей славы стоял рядом с такими фигурами, как Нико «Грек», «Титаник» Томпсон и Арнольд Ротштэйн. Однажды он якобы выиграл за ночь у Арнольда Ротштэйна полмиллиона долларов. Правда в это не очень–то верится. Люди, которые выигрывали у Арнольда столько денег, редко доживали до преклонного возраста Фрэнчи Мэлмена.
Профессиональных игроков всегда представляют людьми, готовыми поставить тысячи долларов на выпавшую им карту, на исход поединка боксеров, футбольного матча или даже на птичьи трели. Однако действительность выглядит иначе. Эти люди всегда действуют наверняка. Они редко рискуют своими собственными деньгами, если только исход игры заранее не оговорен. А вот известность для них имеет огромное значение. Она позволяет им находить все новые и новые жертвы, зачастую умных, даже хитрых дельцов, которые финансируют своими деньгами их крупные, скандальные пари или игры. В тридцатые годы Фрэнчи, играя в одном из тех плавучих казино, которые нелегально стояли на якорях у побережья Калифорнии, на деньги одного из самых прожженных продюсеров Голливуда едва не сорвал банк. Так и осталось неизвестным, чего стоила эта попытка тому продюсеру, который был в своем роде самым крупным проходимцем Голливуда.
Когда Фрэнчи наконец прибыл в Лас–Вегас, он уже был стариком. Ему, должно быть, давно перевалило за семьдесят, хотя его метрики никто никогда не видел. Однако преклонный возраст еще не мешал ему часами стоять у игорного стола, проигрывая крупные суммы, а иногда и выигрывая. Уже одно его появление в игорном зале крупных отелей Лас–Вегаса привлекало массу людей. Подобной притягательностью обладали лишь Фрэнк Синатра и Сэмми Девис–младший.
Осталось покрыто тайной, откуда Фрэнчи брал деньги, которые так легко проигрывал. Когда он впервые появился в Лас–Вегасе, наше ведомство мельком им заинтересовалось и, ко всеобщему изумлению, выяснилось, что «Француз» был полным банкротом. Однако ходили слухи, что он практически выполнял роль подсадной утки: будто бы он получал жалованье и играл на деньги заведения, чтобы приманивать любопытных клиентов.
Мы в службе шерифа Лас–Вегаса не очень–то обрадовались его появлению в городе. В конце концов, он слыл одним из самых изощренных мошенников в этом промысле, а слабости человеческой натуры давали ему возможность развернуть здесь свои таланты вовсю.
Страстное желание загребать деньгу, не затрачивая труда, превратило Лас–Вегас из маленькой пыльной станции в ослепительную столицу мира азарта. Миллионами туристов, ежегодно прибывающих в этот город, движет убеждение, что им, и только им должно удаться то, что не удалось никому другому: что они одержат победу над принципом вероятности и вернутся домой, сорвав крупный куш.
Но такое окружение было как раз по душе и по способностям Фрэнчи Мэлмену. Мы были убеждены, что за те три года, которые он провел у нас, ему удалось выпотрошить многих глупцов, – но никаких жалоб никогда не поступало. И совсем неудивительно. Лишь немногие жертвы мошенников и аферистов добровольно сознаются в своем проигрыше; большинство принимает свое поражение с гневом, но молча, чтобы друзья, а тем более родные не узнали про их глупости.
Из всего этого следует вывод, что о кончине «Француза» мы узнали с известным облегчением.
С точки зрения полиции, Лас–Вегас – это пороховая бочка. Главной своей задачей мы считаем предотвращение преступлений, до того, как они могут совершиться. Наша цель – защитить тысячи гостей, позаботиться о том, чтобы они чувствовали себя уверенно во время своего пребывания в Вегасе и могли без помех предаваться наслаждениям, о которых у себя дома даже не смели мечтать.
Я был одним из первых, кто узнал о смерти Фрэнчи, и, как уже говорил, моей первой реакцией на это известие было некоторое облегчение. Тогда я еще не мог представить, что мертвый он доставит мне куда больше неприятностей, чем живой.
Случилось это жарким июлем, в ночь с четвертого на пятое, когда город постепенно приходил в себя после натиска гостей, проводивших в Лас–Вегасе День независимости. Я ехал в патрульной машине с Элом Фридом за рулем, когда вдруг поступило сообщение диспетчера патрульной службы.
Каждый отель у нас условно именовался определенным цветом. Таким образом мы пытались помешать любопытным, которые могли слышать полицейское радио, примчаться туда и путаться у нас под ногами. В сообщении говорилось о «красном», что означало отель «Флорентина», одно из новейших экстравагантных зданий на Стрип.
Мы проезжали поблизости, предстояло только пересечь улицу. Так что вскоре мы уже оставили машину на стоянке отеля, и я передал в диспетчерскую:
– Макс Хантер и Эл Фрид у «Флорентины».
Джексон, начальник патрульной службы, сообщил:
– Речь идет о Фрэнчи Мэлмене. У него сердечный приступ.
– Умер?
– Не знаю. Болдинг ничего не сказал.
Клайд Болдинг был нашим сотрудником, который в тот день дежурил в «Флорентине».
– Вероятно, так и есть, – заметил я. – Иначе он бы нас не вызывал.
Я положил трубку, мы вышли из машины и к нам тут же подошел сторож в белой куртке.
– Машину оставьте, где стоит.
– Ладно, лейтенант.
Мы с Элом Фридом протиснулись сквозь людскую толпу в широкие стеклянные двери. Фрид был родом из Техаса, стройный блондин с обманчивой кроткой внешностью и тягучим акцентом, которым он часто и эффективно пользовался. Один из наших лучших людей.
В отеле, как всегда, было шумно и многолюдно. Гул из огромного игорного зала накатывался на нас волнами, время от времени его перекрывали звонки игровых автоматов и совсем редко – пение трио, выступавшего в баре.
Я подошел к стойке администратора, где трое служащих были заняты регистрацией новых гостей.
– Где Дэниельс?
Один из служащих раздраженно оглянулся, но узнав меня, сдержался.
– У себя в кабинете, лейтенант.
Я направился к скромной двери в конце зала, Эл Фрид следовал за мной по пятам.
Гарри Дэниельс и Бак Пангуин у письменного стола в чем–то убеждали Клайда Болдинга. Когда мы вошли, они оглянулись; на лице Болдинга проступило явное облегчение. Он всего с неделю как попал в криминальную полицию назад и пока чувствовал себя не очень–то уютно на новой службе.
– Лейтенант пришел.
Дэниельс кивнул. Он был крупным мужчиной на исходе четвертого десятка, с красным лицом, ловкими манерами и довольно полный, что его, впрочем, не портило. Пангуин был его полной противоположностью, – маленького роста, сутулый, морщинистый, и казалось, только дорогой, сшитый на заказ костюм удерживал его в стоячем положении. Лицо узкое, череп обтянут землистого цвета кожей, а во взгляде жизни не больше, чем у дохлой рыбы. В его ведении находился игорный зал.
Я мысленно еще раз повторил основные сведения о нем: пятьдесят восемь лет, в Лас–Вегас прибыл три года назад, чтобы принять игорный зал в только что построенной тогда «Флорентине». До этого много лет руководил казино в округе Джефферсон. Он был очень опытен в своем деле и не имел судимостей. Но в казино, где он раньше работал, вроде бы отмывались деньги гангстеров. Я не сомневался, что его прежние шефы заполучили долю в «Флорентине», хотя их участие и было тщательно замаскировано.
Голос у него был высокий, почти детский.
– Паршивое дело, лейтенант. Я ничего не имею против Фрэнчи, но лучше бы он сегодня вечером оказался в каком–нибудь другом казино.
Я взглянул на него. На лице никаких эмоций, в голосе тоже, однако я заметил, что он чем–то разозлен, и даже очень.
– Он мертв, так?
Пангуин кивнул.
– Отчего же он умер?
Голос Болдинга звучал напряженно, почти нервно.
– Он упал в обморок возле игорного стола.
– Инфаркт?
– Этого никто не знает.
– Разве доктор ничего не мог сказать?
– Врач его еще не осматривал.
Я не мог скрыть удивления.
– Врача еще не было? Когда же он упал в обморок?
– Около девятнадцати часов.
Голос Болдинга был срывался, словно он пытался мне втайне что–то сообщить.
– В девятнадцать часов?
Я непроизвольно посмотрел на свои часы: двенадцать минут до полуночи. Потом перевел взгляд на Дэниельса.
– Почему прошло столько времени, прежде чем нам сообщили?
Дэниельс несколько утратил свой лоск и даже слегка вспотел, хотя кондиционер поддерживал в комнате приятную прохладу.
– В то время он еще не умер.
– А когда же? – холодно поинтересовался я.
– Минутку, Макс. Не нужно неправильных выводов. Я всегда тесно сотрудничал с вашим ведомством, всегда…
Я возразил:
– Никаких выводов я не делаю. Просто хочу узнать, что случилось.
– Тут не было злого умысла…
Дэниельс вспотел еще больше.
– Просто я потом совсем об этом забыл…
– Некий Фрэнчи Мэлмен возле вашего игорного стола лишается чувств, а вы даже не думаете вызвать ему врача?
Он вынул дорогой даже с виду носовой платок и вытер лоб. Пангуин смотрел на нас, однако выражение его лица не изменилось. С таким же успехом вместо него здесь могло находиться бесчувственное бревно.
Дэниельс продолжал:
– Вы поднимаете много шума из ничего. Ведь Фрэнчи был величайшим комедиантом на свете, для него годились все средства, лишь бы только оказаться в центре всеобщего внимания. Я подумал, что он пьян и опять хочет устроить представление, потому распорядился отнести его в свободный номер, чтобы он мог там проспаться.
– Когда он умер?
– Я этого просто не знаю.
Теперь я уже не скрывал нетерпения.
– Когда вы узнали о его смерти?
Дэниельс, казалось, несколько успокоился.
– Всего несколько минут назад. Гости, для которых был зарезервирован этот номер, прибыли в двадцать три тридцать. Администратор послал посыльных разбудить старика и освободить помещение. Однако те не смогли привести его в чувство, и позвонили мне; я тут же поставил в известность Болдинга.
– Ладно, – буркнул я. – Где тело?
Пангуин передернул плечами, словно желая стряхнуть скрытое напряжение.
– Я должен вернуться. Если я вам понадоблюсь, найдете меня в зале.
У меня сложилось впечатление, что он предпочел уйти, чтобы не смотреть на Фрэнчи.
Отель имел форму гигантского прямоугольника, замыкавшего внутренний двор с плавательным бассейном. В нем было шесть этажей и восемьсот номеров. Мы вышли из кабинета, пересекли вестибюль, прошли по коридору первого этажа в юго–западном направлении, миновали лифт и остановились у двери.
Дэниельс постучал. Дверь открыл один из охранников в униформе. Узнав меня, он кивнул и шагнул в сторону, пропуская нас. Я следовал за Дэниельсом; Болдинг и Эл Фрид шли за мной.
Фрэнчи Мэлмен лежал на кровати, стоявшей посреди комнаты. Кто–то прикрыл его голову одеялом. Я откинул одеяло, чтобы взглянуть на его лицо. Затем подошел к телефону и позвонил в управление.
Потом мы сидели и ждали коронера. Никто не разговаривал. Мы мрачно молчали, глядя на мертвеца.