— Значит, мы здесь застряли, — буркнул Эрл, прекрасно понимая, что злится зря; машина не могла им принести никакой пользы. Но теперь они были совершенно беспомощны. — Не мог оставить её возле рудника?
— Меня машина совершенно не волнует, — отрезал Ингрэм. — Я просто старался не замерзнуть.
Старик захихикал.
— Я же сказал вам, что ночь не для прогулок. Разве я не говорил?
— Вы прямо как метеоролог, — сказал Ингрэм. — Слышите, как капли стучат по крыше, и знаете, что идет дождь. Вам бы работать на радио.
— Не разговаривай со мной таким тоном, — рассердился старик. Слышишь?
— Конечно слышу, — саркастически буркнул Ингрэм. — вам радио не нужно. Можете просто открыть окно и выкрикивать новости. Прямо с вашей мерзкой постели.
— Не разговаривай со мной таким тоном.
— Заткнитесь вы оба, ради Бога, — сказал Эрл.
— Скажи ему, чтобы он разговаривал со мной уважительно. Я не желаю, чтобы ниггер так разговаривал со мной в моем собственном доме. — Руки старика дрожали от бессильной ярости. — Скажи ему, ты слышишь?
В комнату торопливо вошла Крейзибоун с выражением тайной тревоги на худом морщинистом лице.
— Что вы кричите? Ужин скоро будет готов. Овсяная каша, слышишь? Этого тебе хватит на всю ночь.
Старик снова откинулся на подушки и отвернулся от Эрла.
— А что–нибудь ещё ты приготовила?
— Конечно, — гордо заявила она. — Целый кувшин домашнего абрикосового варенья.
Эрл почувствовал, что его сейчас вырвет; к горлу подступила тошнота; боль в плече стала пульсировать с новой силой.
— Мы должны что–то предпринять, — сказал он Ингрэму. — Нужно составить какой–то план.
Ингрэм пожал плечами.
— Давай, составляй…
Крейзибоун взглянула на них с удивленной улыбкой, словно никогда прежде не видела, затем неловко выскользнула из комнаты, напевая что–то без слов высоким приятным голосом.
— Нам нужны деньги и другая машина, — сказал Эрл, прижимая руки к бунтующему животу.
Ингрэм горько улыбнулся.
— Мы сегодня вечером уже пытались достать денег, помнишь?
— У тебя есть друзья, Самбо?
— Конечно есть. Им нравится, когда я к ним заскакиваю. Ты просто представить не можешь, как они будут счастливы! А ещё у меня есть три брата. Думаешь, стоит попытаться и у них?
— Нужно же что–то делать. Слушай меня. — Эрл почувствовал, как его охватила волна возбуждения: Лорен поможет. Она их спрячет. — У меня в Филадельфии есть приятельница. У неё машина, и она сможет достать денег. Он взглянул на часы. Начало десятого. Лорен должна ещё быть на работе. Она нам поможет, Самбо.
— Это все разговоры, — медленно покачал головой Ингрэм. Ты не можешь двигаться. И даже если бы мог, полицейские нас сграбастают, только высунем нос. Мы слишком крепко засели.
— Да, меня сцапают, но не тебя, — закричал Эрл; слова вырвались у него в порыве отчаянного возбуждения, но в конце концов черт с ним. — Пока ты отгонял машину, я слышал сообщение по радио. Они ищут только меня. Тебя никто не заметил. Ты меня слышишь? Ты свободен, как ветер.
Ингрэм задумчиво посмотрел на него.
— И ты не хотел говорить мне об этом, верно?
— А кто же только что рассказал?
— Да, конечно. Когда ты подумал про машину в Филадельфии и о том, как бы здорово её достать.
— Это не слова, — Эрл с трудом поднялся и неуверенной походкой подошел к кровати старика. — Скажи ему, что ты слышал. Подтверди, что полиция ищет только меня. Скажи ему правду.
Глаза старика светились злорадством.
— Я для вас ничего не собираюсь делать. Он надо мной куражился, а ты равнодушно стоял рядом. Очень здорово — так обращаться со стариком!
— Скажи ему, что ты слышал, — заорал Эрл. — Скажи, черт бы тебя побрал.
— Это правда. — Голос старика дрожал от страха и возмущения. Он взглянул на Ингрэма. — По радио про тебя ничего не сказали. Ищут только его.
— Теперь, я надеюсь, ты поверил, — Эрл ковылял взад–вперед по холодному полу, стараясь справиться с возбуждением и привести мысли в порядок. — Кольцевое шоссе пересекает главную дорогу и идет на Филадельфию. Я его сегодня утром видел. — Он подошел к кровати и потряс старика за плечо. — Я прав, папаша? Как оно называется?
— Юнионвиль–Пайк. Это две мили отсюда.
— И по нему идут автобусы, верно?
— Вечером автобусы проходят каждые полчаса. Они везут рабочих с фабрик.
— Самбо, мы можем выбраться отсюда. — возбужденно твердил Эрл. — Мы сможем выбраться, ты слышишь? Я напишу записку. Если её не будет в аптеке, найдешь её дома. Она даст тебе свою машину. И денег. Где бумага и карандаш? — Он проковылял к каминной доске и нашел старую пожелтевшую газету. Теперь карандаш.
На глаза ему попалась коробка для открыток, полная пуговиц, тесемочек, шнурков и запылившихся катушек ниток. Высыпав содержимое, Эрл торжествующе рассмеялся: на дне коробки оказался огрызок карандаша. Эрл развернул газету и нашел страницу с объявлениями, вокруг которых были широкие поля.
— Великолепно, — сказал он, аккуратно вырывая кусок газеты. Послюнявил карандаш, уселся и начал медленно, с трудом писать, шевеля губами в такт движению карандаша.
— Так вот как обстоят дела, Самбо. — Эрл нахмурился, разглядывая свое послание. — Юнионвиль Пайк проходит к северо–западу отсюда. Я расскажу тебе про каждый поворот, который будет по дороге. Ты поймаешь десятичасовой автобус и попадешь в Филадельфию в десять двадцать — десять двадцать пять. Внизу я написал адрес аптеки и адрес квартиры. Сначала отправляйся в аптеку. — Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть в записке слово. — У неё длинные черные волосы. Не беспокойся, ты её узнаешь. Передашь записку. Понял? Она знает, что к чему, и сразу возьмется за дело.
Ингрэм наблюдал за ним с кислой ухмылкой.
— Ты уже все спланировал?
— Это наш единственный шанс, Самбо.
— Тогда наше дело дрянь, — сказал Ингрэм. — Я никуда не пойду.
Он знал, каково сейчас снаружи; пока Эрл составлял свои планы, его воображение работало вовсю. Дождь, ветер, может быть ещё и молнии, полыхающие во тьме и заливающие убийственным светом все вокруг…И люди, глядящие в упор, и полицейские, разыскивающие его с дубинками в руках…
— Ты мне не доверяешь, верно? — спросил Эрл.
— Ты думаешь только о себе. А я — о себе.
— Послушай, Самбо, пошевели мозгами. Зачем мне нужно, чтобы тебя поймали?
— Не знаю.
— Не знаешь! Ты не знаешь! — с горечью передразнил его Эрл. — Ну ладно, я кое–что тебе скажу, раз ты так чертовски глуп. Без машины тебе тоже придет конец. Вбей это в свою курчавую башку. Барк мертв. Мы замешаны в ограблении со смертельным исходом. Или ты об этом не знал?
— Я не имею с этим ничего общего. Меня заставили…
— Ты хочешь умереть? Да, Самбо?
— Я не убивал Барка, — отрезал Ингрэм. — Меня не смогут осудить за это.
— Господи Боже! — с усталым отвращением воскликнул Эрл. Потом вздохнул и покачал головой. — Можешь ты мне сделать одолжение, Самбо? Пожалуйста, будь серьезен! Забудь про машину. Сиди и дожидайся полицейских. Но будь серьезен! — В голосе Эрла неожиданно зазвучала ярость. — Ты — убийца. Так же, как и я. Закон гласит, что мы несем ответственность за смерть Барка. Не веди себя, как дурак. Неужели я прошу слишком много?
— Я понятия не имею, что с ним случилось, — упрямо буркнул Ингрэм. — У меня даже нет пистолета.
Эрл осторожно оперся о спинку дивана и закурил, пытаясь казаться беззаботным и небрежным. Он долго молча наблюдал за Ингрэмом, с холодной точностью оценивая глубину его испуга. Затем, как бы между прочим, спросил:
— Тебе случалось попадать в тюрьму?
— Нет, — поспешно покачал головой Ингрэм.
— Я был в тюрьме в ту ночь, когда казнили человека. Ты должен это знать. И должен быть готов к такому.
Ингрэм отвернулся от изучающего взгляда Эрла.
— Я не нуждаюсь в поучениях. Могу себе представить, на что это похоже.
Эрл рассмеялся.
— Так всегда говорят люди, которые живут на свободе. Но они ошибаются. Как мне кажется, все их глупые представления просто взяты из фильмов. Ты знаешь, как это выглядит. Заключенные стучат палками в оловянные миски, цветные поют псалмы, все очень торжественно и немного пугающе. — Эрл покачал головой. — Все совершенно не так, Самбо. Знаешь, на что это похоже? Это как праздничный вечер. Событие. Все уже немножко обалдели и возбуждены. Складываются в общий котел и делают ставки на то, что сейчас произойдет. Ты можешь поставить полдоллара и выиграть целую кучу. Мой сосед по камере как–то выиграл восемнадцать долларов. Он отбывал пожизненное, большой везунчик.