Выбрать главу

Эрл медленно выпрямился и передвинулся к краю дивана, хладнокровно фиксируя страх, появившийся в глазах Ингрэма.

— Но для парня, которого собрались казнить, все обстоит совершенно иначе, — мягко продолжил он. — Тот уверен, что ничего не случится. Убежден в этом до самого последнего момента. Когда ему начинают брить голову, спрашивает, нет ли каких–нибудь слухов из кабинета директора. Потом приходит священник. Тут становится совсем здорово. — Эрл улыбнулся, глядя на дрожащие губы Ингрэма. — Священник объясняет, что все беды останутся позади, когда повернут рубильник. Говорит, что Бог ждет тебя, ждет с улыбкой на губах. Ты присоединишься к большой компании под его опекой, Господь покажет тебе все свои штучки и ты будешь чувствовать себя, как дома. Ты, конечно, веришь. Ты даже не особо беспокоишься о том, что произойдет, так ты стремишься попасть в эту большую компанию и стать лучшим другом Господа Бога. И священник становится твоим лучшим другом, Самбо. Он идет с тобой прямо к стулу и все твердит, как чудесно будет там, наверху. Он почти садится на стул, чтобы показать тебе, насколько все это легко почти, но не совсем.

Эрл швырнул сигарету в камин, заставив Ингрэма нервно дернуться.

— Тебя привязывают к стулу и надевают на голову металлический колпак, — спокойно продолжал Эрл. — Ты подпрыгиваешь, потому что череп у тебя голый, как яйцо. Потом все на тебя смотрят — охранники, священник, директор, парни из газет, всем интересно, как ты себя поведешь. Они тоже заключают пари. Один парень пытался порвать веревки, которыми был привязан, другие начинают плакать.

— Заткнись, — закричал Ингрэм; слова Эрла разбудили в нем старые жуткие страхи, что его могут избить и изувечить, что безжалостные люди станут над ним смеяться.

— Потом тебе остается только ждать, — не унимался Эрл. — Ждать, привязанным к стулу. Ты не знаешь, когда это произойдет. Смотришь на охранников и священника, наблюдаешь за их глазами, готовый закричать, если кто–то подаст сигнал. Но никакого сигнала не видишь. Тебя никто не спрашивает, готов ли ты, не пора ли включать рубильник. Если ты не нравишься директору, он даст тебе возможность немного попотеть — заставит рыдать и плакать в ожидании того момента, когда вспышка молнии расколет твою голову пополам. — Эрл снова сел на диван. — Вот как все произойдет, Самбо. Вот как все обстоит на самом деле.

— Откуда я знаю, что тебе можно доверять? — не выдержал Ингрэм. Тому, что ты говорил про радио?

— Я уже говорил: какой смысл мне тебя обманывать? Для чего посылать тебя, чтобы поймали?

Ингрэм не ответил. Эрл тяжело поднялся на ноги и достал пистолет. Проверил предохранитель, проковылял к камину и протянул пистолет Ингрэму рукояткой вперед.

— Забирай эту штуку, — сказал он спокойно. — Я тебе доверяю, Самбо. Вынужден доверять. Если мы будем держаться вместе, остается какой–то шанс. Ну, что скажешь? Хочешь попробовать? Или предпочитаешь поджариться?

Ингрэм колебался, вглядываясь в глаза Эрла. Потом вытер дрожащие губы и протянул руку за пистолетом.

Глава четырнадцатая

До автобусной станции в центре Филадельфии Ингрэм добрался в половине одиннадцатого. Низко надвинув на глаза шляпу Эрла, он поспешно миновал запруженный толпой автовокзал и через несколько минут затерялся в темных переулках. Его реакция была инстинктивной, как у испуганного животного; страх вытеснил все, кроме безумного стремления выжить. Он шел к шоссе в защитном коконе шока, не обращая внимания на дождь и ветер, на темные деревья, раскачивавшиеся над головой. Автобус представлялся ему убежищем, теплой и безопасной гаванью; он нашел свободное место подальше от входа и высоко поднял воротник взятого у Эрла плаща, чтобы спрятать лицо. В сонной тишине мотор стучал как могучее сердце, мягкий свет ниспадал, как благословение, на расслабленные тела ничего не подозревающих пассажиров.

Ингрэм смотрел, как потоки воды стекают по стеклу, видел сквозь них тусклые огоньки фермерских домов, расположенных поодаль от шоссе. Только раз они остановились на посту и он в ужасе окинулся назад, когда луч фонаря упал на окно. Некоторые пассажиры зашевелились и проснулись, негромко о чем–то спрашивая, пока водитель разговаривал с полицией, затем двигатель снова взревел и они медленно миновали кучку полицейских в длинных черных непромокаемых дождевиках.

Больше остановок не было. Они с ревом въехали в город, огромные шины шелестели по мокрой мостовой…

Ингрэм подождал в тени, пока не проедет автомобиль, а затем торопливо зашагал к соседнему кварталу. Погода загнала пешеходов в дома и поток машин заметно уменьшился; фонари освещали пустые тротуары, а порывы ветра доносили только слабые звуки клаксонов, заглушаемые грохотом тяжелых грузовиков и поездов надземки.

Это был его город, его родина. Вид знакомых мест проникали через ту защиту, которой страх отгородил его от реальности. Ингрэм замер, беспомощно прислонившись к стене дома, словно в поисках прочной и надежной опоры. Сокрушительная волна жалости к самому себе, казалось, лишила его последних сил. У него не осталось никакой надежды. Ощущал он себя больным и слабым. Тело содрогалось от кашля, боль в груди становилась все острее. Слишком много холода и дождя для его несчастного тела…

На другой стороне улицы он заметил магазин деликатесов, и вспомнил про царящее там тепло, пряный аромат еврейских кушаний, множество банок, сверкающих на полках, большой холодильник, полный бутылок с пивом, молоком и напитками. Обычно он покупал здесь сэндвичи. Старик — хозяин делал их такими, что хватало на ужин даже изрядно оголодавшему мужчине.

Но сейчас это был сказочный в своей недостижимости мир. Магазин деликатесов, китайская прачечная, улица, по которой он не раз проходил, погруженный в разные сумасшедшие мысли, стали призраком, миражом. А реальность была позади, в залитом дождем мрачном старом фермерском доме Эрл, Крейзибоун и скрюченный старик.

Что–то двигалось. Он насторожился. Патрульный полицейский вышагивал по пустому тротуару, тень от его дубинки нелепо раскачивалась вверх–вниз по стене. Отсветы фонарей играли на латунных пуговицах, когда он остановился, чтобы проверить дверь магазина.

Дыхание Ингрэма участилось, серебряным облачком повиснув перед лицом. Он пересек мостовую и зашагал к соседнему кварталу; плечи сгорбились в ожидании окрика; звук шагов толкнул бы его на отчаянное бегство…

Через две — три минуты он подошел к аптеке и замедлил шаг, внимательно разглядывая ярко освещенные витрины и большую неоновую вывеску над вращающимися дверьми. Оживленное место с сатуратором, рядами полок с товарами, рецептурным отделом и сверкающими стеклянными шкафчиками, полными парфюмерии и косметики, походило на западню, уютную неоновую западню…

Может быть, они не обслуживают чернокожих, и он станет причиной переполоха, едва войдет внутрь. Позволить себя арестовать… сама эта мысль привела к тому, что нелепый смех забулькал у него в горле. Ограбить банк куда ни шло. Но заказать чашку кофе в заведении для белых…

Следующая мысль заставила его содрогнуться. Как быть с подругой Эрла? Станет ли она помогать? Эрл был в ней уверен, но ведь Эрл дурак. Похоже, он верит, что любая женщина, с которой он спит, становится его рабой на всю жизнь. Но, быть может, эта женщина вовсе не стремится разделить с Эрлом его неприятности. И, прочтя записку, поднимет крик, призывая полицию.

Тут он неожиданно для самого себя зашагал к вращающимся дверям, и вопросы остались без ответа, а страхи ничем не разрешились. Не придя ни к какому решению, он просто стал действовать, бездумно и дерзко. Но Ингрэм понимал: именно мысль об Эрле привела его к аптеке, толкала в эту большую неоновую западню. Он хотел помочь Эрлу; именно в этом заключался факт, бессмысленный и бесцельный, но факт.