— Видит Бог, это так просто! Мне следовало накопить тысчонку и однажды швырнуть её на стол. " — Примите и меня в долю!» — должен был я сказать. И они бы приняли.
— Почему?
— Я же сказал тебе, потому что я им нравился.
Ингрэм покачал головой.
— У тебя странные представления о бизнесе. Думаешь, ловкие парни так бродят вокруг, чтобы сказать: " — Давайте отрежем кусок этому малышу, осчастливим парня!» Так дела не делаются.
Скептицизм Ингрэма рассердил Эрла.
— А что странного в том, что я им понравился?
— Я не собираюсь тебя учить, — заметил Ингрэм, — но послушай: просто быть возле больших денег — ещё ничего не значит. Богатые люди никогда ничего не отдают — точно также как двадцатилетний парень не отдаст свои великолепные кудри лысому старику. — Ингрэм наклонился вперед. — Вот послушай. Предположим, человек неожиданно выигрывает тысячу долларов. Все его друзья возбуждены, словно и они что–то выиграли. Они наслаждаются просто тем, что оказались рядом с удачей. Затем человек отдает деньги жене, или платит долги — и все кончено: деньги ушли и люди, только что толпившиеся вокруг, чувствуют себя так, словно у них самих что–то украли. Вот что я имею в виду — если ты почувствовал себя сказочно богатым от того, что оказался рядом с большими деньгами, то не обзаведешься ничем, кроме головной боли.
— Но ты же не знал этих парней, — упрямо возразил Эрл.
— Ну, может быть, те были другими. Может и взяли бы тебя в долю.
— Наверняка, — убежденно заявил Эрл.
Но сам неожиданно с горечью осознал, что братья Корлей улыбнулись бы и покачали в ответ головами.
— Считается только то, что ты делаешь сам, — продолжал Ингрэм. — Ты что–то задумываешь, потом делаешь. И только тогда можешь чувствовать себя уверенно. Зато потом есть что вспомнить и получить от этого удовольствие.
— Может быть, ты и прав, — устало бросил Эрл. — Я много думал над этим в армии. Там нам случалось делать такое, что потом не стыдно вспомнить. Но кто, черт возьми, об этом вспоминал?
— Ты же вспоминаешь, — сказал Ингрэм.
— Одних моих воспоминаний мало… — Эрл сам не знал точно, что имеет в виду, но чувствовал, что нащупал что–то важное. — Если множество ребят вместе делают общее дело и потом лишь один из них вспоминает об этом значит что–то неправильно.
— Просто это не одинаково важно для них, вот и все.
— Может быть, — задумчиво кивнул Эрл, обдумывая слова Ингрэма. — Может быть, ты и прав. — Он опять закурил и швырнул спичку в камин. — Человеку нужно что–то такое, что можно вспомнить, Самбо. Если мы выберемся живыми из этого дела, то не должны о нем забыть.
— Даже если у нас бороды отрастут до колен.
— А что ты делаешь в свободное время, Самбо? Я имею в виду, ходишь на бейсбол или что–то в этом роде?
— Бейсболом я никогда особо не интересовался. Днем я сплю, а по ночам работаю. Может быть поэтому.
— Ты хоть когда–нибудь был на бейсболе?
— Конечно.
— И тебе не понравилось? — Эрл покачал головой, почему–то рассердившись. — Ты не нашел в игре ничего интересного? Скажем, в длинном пасе, который завершает атаку?
— Ну конечно, все это интересно. — В тоне Самбо звучала вежливый интерес; на самом деле он бейсбол не знал и не любил.
— Интересно! — взорвался Эрл. — Это все равно, что сказать: Мерилин Монро — симпатичная девушка! — Он не мог понять причины своего раздражения. — Ты пойдешь со мной на бейсбол и я объясню тебе, в чем состоит вся прелесть игры.
— Отлично, — кивнул Ингрэм. — Но давай сначала выберемся отсюда.
Эрл налил себе ещё немного виски. Почему он вдруг надумал взять Ингрэма на бейсбол? Разумеется, не мог он пригласить того в ресторан или бар. Но они вполне могут сидеть рядом на бейсбольном матче. Множество цветных покупает билеты на открытые места на стадионе, сидят на солнце и пьют пиво. И они смогут обсуждать игру. Все, что они сделали вместе, было глупым и неправильным, ну и ладно. Но нельзя же все время жить воспоминаниями. Если никогда не делать ничего хорошего или разумного, то о чем же, видит Бог, думать? Вспоминать неверные и глупые поступки можно, только если за тобой других не числится. Может быть, они тоже в каком–то смысле важны? Они с Ингрэмом совершили кое–что вместе, и имеют право сохранить это в памяти.
— Мы пойдем на бейсбол, — кивнул он Ингрэму. — Не забудь.
— Хорошо, после того, как отсюда выберемся.
— Об этом не беспокойся, у меня есть предчувствие, что теперь все переменится и счастье нам улыбнется, — Эрл глотнул виски. — Это твое влияние. Ты знаешь, что говорят о цветных. Я имею в виду, что они приносят счастье.
— Да, я знаю, — медленно сказал Ингрэм.
— Это просто поговорка, я не имел в виду ничего плохого.
— Все правильно, — Ингрэм пожал плечами и улыбнулся. Извинение Эрла бросило его одновременно в жар и в холод, он почувствовал одновременно благодарность и неловкость.
— Как ты насчет поесть? Я приготовил нечто вроде супа, пока вы спали. Это мое настоящее хобби. Готовить.
— Ты не шутишь?
— Нет, в самом деле. Я был старшим из братьев, и потому занимался хозяйством, пока мать на работе. И многому научился.
— А где же был отец?
— Он ушел от нас, когда мы были ещё маленькими. Тогда работы совсем не было. Думаю, больше ничего ему не оставалось.
— Он мог держаться где–то поблизости, — возразил Эрл, и сам махнул рукой. — А впрочем, это одно и тоже. Мой отец ошивался поблизости, и как мне хотелось, чтобы он, Бога ради, этого не делал!
— Ну, дела у нас сложились неплохо. Мы выбрались. Когда мои поженились, я поселил мать в хорошей квартире. Обычно я приезжал в конце недели и готовил для нее. — Ингрэм встал и потер грудь ладонями. — Да, в такой холод мне попадать ещё не приходилось.
— Я говорю тебе, что стоит немного выпить.
— Это не поможет. Я принесу суп. Из концентратов, но пахнет неплохо. Цыплята с рисом. Нравится?
— Звучит неплохо.
Когда Ингрэм вышел, Эрл снова осторожно устроился на диване и закурил очередную сигарету. За окнами светало, но деревья вдоль изгороди оставались скрыты тяжелыми волнами тумана. Земля была черной и мокрой, и ветер проносился над полями и разбивался о каменные стены старого дома. Лорен все ещё спокойно спала. Эрл чувствовал, как жар спиртного немного заглушает боль в плече и порождает у него в мозгу проблеск надежды. Конечно, через несколько часов им предстояло отсюда уехать, доверившись холоду и мраку, и пустынным враждебным дорогам. Но сейчас они были в безопасности; туман и дождь скрывали их от полиции. Ингрэм прав, ночью у них будет больше шансов. Он с любопытством отметил в себе рост уважения к Ингрэму. Тот оказался весьма сообразительным парнем, никакого сомнения. И прав был, говоря о братьях Корлей. Но Эрл не слишком огорчался, что оказался не прав. Какое это сейчас имело значение?
Через несколько минут Ингрэм вернулся с миской супа и поставил её на стол возле дивана.
— Съешь, и почувствуешь себя гораздо лучше.
— Тебе тоже нужно что–нибудь съесть, — заметил Эрл.
— Я пока не голоден. Поднимусь наверх, посмотрю, что делается на дороге. Если кто–нибудь будет тереться поблизости, лучше об этом знать.
— Возьми мой плащ. Замерзнешь.
— Ладно, спасибо.
Эрл похлопал по радиоприемнику.
— А я послушаю новости. Может быть, Россия объявила войну, или случилось ещё что–то в том же духе, и про нас совсем забыли.
— Ну, наши планы все равно останутся в силе. Мы просто не можем выиграть, чтобы потом проиграть.
Глава девятнадцатая
Управившись с супом, Эрл включил радио. Сквозь шум эфира доносилась музыка, далекая и нереальная, и Лорен беспокойно заворочалась во сне. Эрл убавил громкость, но она открыла глаза и тревожно огляделась.
— Все в порядке, Лори. Всего лишь радио. Постарайся снова уснуть.
Она ещё раз осмотрела комнату. Потом спросила:
— А где он?
Ее способность мгновенно приходить в себя после сна поражала; она всегда просыпалась с чистой головой и ясными глазами, её реакция всегда была быстрой и точной. Она не нежилась под одеялом и не потягивалась — как машина, у которой повернули выключатель, Лорен сразу начинала действовать.