Всадники, не мешкая, двинулись в обратный путь, а Генрис с Ральфом направились в самое крупное уцелевшее здание за лисьей платой — золотом и девушками. Встречать их никто не вышел.
Ада весь путь пыталась придумать новую приемлемую линию поведения. Заставляла сонный и вялый мозг искать возможные решения и выходы из плачевного положения. Но ничего, кроме как стать невидимой, в голову не приходило.
Любое действие не принесет освобождения, которого она так желала. Бездействие в какой-то мере даже безопаснее. Нужно постараться сохранить то малое, что имеет сейчас.
То малое… А нужно ли ей это? Для кого? Зачем? Может, если бы она с самого начала не упорствовала, не отказывалась от 'заманчивых' предложений и не отбивалась от откровенных домогательств, не ставила бы свои идеалы выше других, может, тогда… может, ее бы больше любили?
Девушка тихо и невесело рассмелась собственным мыслям: придут же такие глупости в голову. Идти на поводу у чужих и равнодушных к ее судьбе людей, подстраиваться под низкие, чисто звериные в плане взаимоотношений, обычаи их клана — нет, она не настолько слаба.
За пять первых лет жизни, когда у нее еще были родители, Ада чувствовала и видела настоящую любовь. Она помнила, смутно, но помнила, как ее папа относился к маме и к ней самой, к своей дочери. И это чувство в их семье было обоюдным.
В удручающем настоящем ощутить такое тепло невозможно, прошлое кажется выдуманной прекрасной сказкой. Вот уже тринадцать лет. Никогда больше в своей жизни Ада не чувствовала и отдаленно ничего подобного и даже не встречала у других пар, в которых увидела бы что-то похожее на отношения своих родителей. Во всяком случае, не в клане рысей.
Немногочисленные, но яркие воспоминания детства были для Ады недосягаемой мечтой. В детство не вернешься, но именно о такой любви, даже втайне от самой себя, Ада мечтала. И на меньшее соглашаться не хотела. Прогибаться и угождать в надежде, что бросят ласковое слово, как кость собаке, не для нее.
Поэтому, если не хочет предать свою мечту и саму себя, остается вертеться как уж на раскаленной сковороде, хитрить и искать союзников. Продолжать делать то, чем она занимается всю сознательную жизнь, — выживать.
Быть незаметной Ада умела — и хорошо умела. Этому поспособствовали годы практики в окружении главы клана. Казалось бы, быть одновременно и незаметной, и востребованной невозможно. Но ей это удавалось почти всегда. Главное, чтобы в целительских качествах нуждались больше, чем в сомнительной женской ласке и компании в постели. Аде удавалось оставаться только целителем, бесполым, серым, молчаливо выполняющим свои обязанности существом.
От размышлений, уже плавно переходящих в дрему, отвлекло шебуршание в другом конце повозки. Щель, в которую Ада все время подглядывала, выходила на противоположную сторону, и то, что творится у входа в фургон, не видно.
Прикрывающая вход материя отодвинулась в сторону, и в образовавшийся проем заглянула незнакомая девушка. Из-за бьющего ей в спину дневного света черты лица не разглядеть. Яркие рыжие волосы распушились вокруг головы ореолом и сияли, подсвеченные солнцем. Ада не успела ни слова сказать, ни даже просто рот открыть, как ткань снова закрыла вход, и незнакомка спряталась за ней.
— Ты куда полезла?! — раздался приглушенный встревоженный шепот. — Тебе ясно сказали, стоять и ждать.
— Я только посмотрела, чего ты все ко мне цепляешься? — не менее эмоционально прошипели в ответ.
— Не цепляюсь, дуреха! Попадешь как-нибудь со своим любопытным носом в заварушку, будешь знать.
— Бе-бе-бе… мы и так уже попали дальше некуда. — Обладательница рыжих кудрей и любопытного носа не желала признавать правоту оппонентки, и последнее слово осталось за ней.
Ада же подумала, что та ошибается: всегда есть «куда» дальше и хуже.
Она по-тихому выбралась из кучи матрасов и подползла к пологу, осторожно выглянула наружу. Спиной к ней, в шаге от фургона, стояли две девушки. У одной, что выше ростом, коротко остриженные каштановые волосы, она застыла прямая, как палка, и в обеих руках сжимала по вместительному мешку. Видимо, сумки были нелегкими, потому что мышцы на обнаженных руках девушки напряжены, и она периодически перехватывала ношу поудобнее. Но на землю не ставила, держала крепко в руках.
Вторая незнакомка ниже ростом, и это ее волосы конкурировали по яркости с солнцем. Чисто морковного цвета, кудри развевались на ветру и напоминали одуванчик, готовый вот-вот разлететься веселыми оранжевыми искрами. Ада моментально назвала девушку про себя Лисичкой, характерный оттенок волос не оставлял места для фантазии. Если только менее благородно звучащее прозвище — Морковка.