Не желая говорить, я притворилась, будто крепко сплю или валяюсь без сознания. Только бы он ушел и дал мне время набраться сил. Это все, чего я мысленно просила у Макса. Но уже через секунду мои мольбы стали другими.
Он подошел ко мне вплотную… и я увидела нож. Он держал его в руке, отражая свет изогнутым лезвием с ложбинкой.
Нет-нет-нет-нет-нет! Только не это!
Я вздрогнула от страха, боясь умереть так позорно и так неожиданно. Он пришел за мной, вернулся, чтобы закончить мои мучения. Но я не была готова умирать. Завидев нож у самого горла, я стала бороться с желанием кричать и биться в истерике. И только притворный сон с плотно зажмуренными глазами не позволял мне разжать синие губы и заорать на всю глотку бесполезное «СПАСИТЕ!!!»
Я буквально задыхалась от вспыхнувшего страха. Макс безмолвно стоял совсем рядом и пугал меня холодом ножа — таким беспощадным и буквально говорящим на ухо: «Вот и пришел твой конец, Лисенок. Я перережу твое горло и заставлю молча умереть в этом темном подвале. А Роберт даже не узнает, как это было…»
Сжав крепко зубы и отпустив на волю первые слезы, что собирались на ресницах и падали в подушку… я приготовилась принять кончину. Какой бы страшной и болезненной она ни была.
Но потом с моим телом произошло нечто ужасное. Очень странное и непохожее на все то, что ему пришлось ощущать последние дни — пока оно билось с небритым демоном и крепко получало за каждую попытку признать за собою статус человека. А не только мяса. Доказать ему, что внутри «Лисенка» есть душа. А Алиса Фергюсон — не просто игрушка садиста, а живое существо, которому больно. Которое жаждет одного — почувствовать себя живым.
Макс укрыл меня пледом.
Мягким и теплым. Просто накрыл мою спину большим одеялом. А затем обрезал веревки одну за другой. Мои уставшие руки, затекшие ноги могли наконец-то почувствовать свободу и спрятаться от холода — залезть под плед и отогреться, чтобы подарить мне простое чувство тепла и уюта.
Я всхлипнула, но так и не осмелилась открыть глаза. Мне было страшно увидеть его рядом, ведь я знала, что он здесь, Макс никуда не ушел. Я просто хотела как следует запомнить этот момент — те минуты, когда я могла расслабиться и лечь, как захочу. В идеале на бок, отвернувшись к нему спиной. Лицом к стене.
И вскоре я уснула.
26
В тот раз я спала как убитая. Хотя сперва мне казалось, что частица «как» будет явно лишней. Но вместо удара ножом я получила капельку тепла и уснула беспробудным сном.
Мне снились юные годы. Я снова видела себя за школьной партой, а под окном стоял лазурный кабриолет. Мне казалось, что он тянет меня магнитом, как бы я ни противилась и как бы ни упиралась руками. Но невидимая сила тащила меня к открытому окну, а затем я спускалась вниз, словно пушинка. Будто я могла парить. И я опять садилась к нему — на сиденье возле Макса.
Я отчаянно кричала и пыталась вырваться из его объятий, но силы в руках не хватало. Он держал меня слишком крепко и не отпускал. А затем он начинал меня целовать…
Не знаю, сколько проспала, но проснулась я вялой и уставшей, все ныло и болело. Особенно руки и спина. Поначалу мне показалось, что в комнате светлее, чем обычно. Даже когда загорается чертова лампочка перед приходом Макса. Но самым странным было то, что лампочка не горела — свет в подвал поступал через неплотно прикрытую дверь.
Она была открыта?
В воздухе пахло дымком от вчерашних свечей и… еще кое-чем. Довольно странным, но в то же время до боли знакомым. Ведь этот запах трудно спутать с чем-то еще. За многие годы я привыкла вставать по утрам именно под этот запах, просто подниматься с постели, чтобы снова вдохнуть этот аромат. И этот аромат — запах свежесваренного кофе.
Где-то сверху, со ступенек, долетал необычный шум. Там наверху кто-то болтал и смеялся. Незнакомые мужские голоса. Совсем слабо, едва различимо. Но я точно это слышала.
Отбросив одеяло и осмотрев свою дюжину синяков, я подняла с полу свадебное платье. Но от него осталось само лишь название. И что же теперь делать? Что надеть?
Впрочем, присмотревшись, я увидела на стуле одежду. Она была чистой и… новой. Джинсы, кофта, комплект белья — все это пахло фабрикой, имело бирки и было подходящих размеров. Неужели это все для меня? Что… что это все означает? Меня отпускают или, может, я просто в бреду, это сон?
Тихонько одевшись и надев стоящие под стулом кроссовки, я осмелилась выглянуть за дверь. Там были ступеньки наверх, и по ним струился изумительно красивый (как мне теперь казалось) солнечный свет из окна. Я поднималась к нему навстречу ступенька за ступенькой, чтобы выглянуть на улицу, впервые за долгое время.
Теперь мне было все непривычно — дневной свет, посторонние звуки, чистая одежда. И даже отсутствие звона собачьей цепи при каждом движении. Вместо этого к ушам прорывался шум настоящего бандитского логова…
Там наверху что-то пилили с визгом металла, кто-то громко стучал молотком. А между этими ударами отчетливо слышались хлопки от пуль — кто-то стрелял. Возможно, пристреливал новый пистолет или палил по мишеням. Играла музыка. Какой-то рок. Но его то и дело заглушал рев мотора — движок газовал все сильнее и сильнее, словно оперный певец, берущий высокую ноту.
Пахло бензином и порохом. Жженой сталью и табачным дымом. А еще пахло… поджаренным хлебом и кофе — теми вещами, о которых я мечтала сутки напролет.
Я поднялась по ступенькам и увидела Макса. Он стоял ко мне спиной и был занят тем, что размазывал по тосту сливочное масло. Мило покачивал головой, что-то напевая себе под нос. Он меня не видел и не знал, что я стою за ним. Ну или делал вид, будто не знает. Это ведь Макс. А он остается собой всегда и везде.
— Кхм-кхм… — прокашлялась я, но не рискнула смотреть ему в глаза.
После вчерашнего мне хотелось избегать визуального контакта.
— О, — удивился Макс, — ты уже встала… Я думал, ты проспишь до самого вечера. Хм… — кивнул он, — наверное, тебя разбудил весь этот шум… Просто я открыл твою дверь. Думал…
— Ничего.
— Думал, что так тебе будет понятнее… ну, что я уже не заставляю тебя сидеть взаперти и все такое, — пояснил Макс и постарался улыбнуться, чтобы это выглядело естественно.
Но теперь я все его улыбки воспринимала как издевку.
— Да все нормально. Я… лучше уж так, чем было раньше. Знаешь… вот… Кхм…
Я и вправду не знала, что ему говорить. Мы стояли с ним на подобии кухни, где был небольшой квадратный стол со стульями, на стене висело пару шкафчиков, а на столешке дымок пускала кофеварка.
27
Мы оба молчали и смотрели куда угодно, но не друг на друга. К счастью, тишину нарушил тостер — он громко щелкнул, выбросив пару свежих гренок.
— О, — повернулся Макс, — тосты будишь?
— М… — пожала я плечами.
С одной стороны, я была голодна. А с другой — все это было слишком странно и нелогично после всего того, что мне пришлось пережить за последнюю неделю.
— С маслом? С джемом?
— С джемом, — ответила я, но тут же передумала. — Нет. Лучше с маслом. Давай с маслом.
— У… угу, — кивнул Чернов и аккуратно размазал масло по двум румяным хлебцам. — Бери кофе. Это мое, но я себе еще сварю. Бери-бери. Бери и пей.
Мне было трудно справиться с эмоциями. Почему-то все равно было страшно и жутко, хотелось плакать. Но стоило мне только сесть за стол, как перед лицом появилась чашка с черным кофе. А через секунду — еще и тарелка с аппетитными тостами.
— Я могу это есть? — решила я уточнить у хозяина.