— Нет, — почти шёпотом, но с какой-то железной твёрдостью в голосе перебила норвежку девушка. — Зато я... Мне... пришлось...
— Что пришлось, дорогая? Провести с ним ночь? Он издевался над тоб...
— Убить его.
Если бы хозяйка дома продолжала сейчас свою работу, то непременно выронила бы из рук посуду и разбила её на множество глиняных черепков, но всё, что сделала Ингеборга — это сама стала такой же белой, как мука, и схватилась за сердце.
— Как... убить? Мия, милая... Поэтому ты убежала? Если тебя найдёт этот Бьорн, то... Что же делать!
— Меня пока не подозревают, не волнуйся... мама, — впервые назвала она так женщину, положив ладони на покрытые морщинами щёки и заглянув в тёплые глаза приёмной родительницы. — Это был яд... Я взяла его для себя, если всё станет совсем горько и невыносимо... Но после того, как он расправился с Альриком, не смогла остаться в стороне.
— Бедный мальчик, ему и пяти не было. Йохан с Варди мне рассказали... — женщина сделала паузу и нахмурилась, отчего всегда доброе и расслабленное лицо приобрело угрожающее выражение. — Я знала, что этот Сигурд жесток и беспринципен, но чтобы настолько... Никто не заслуживает смерти так, как он.
— Где Варди и Йохан? С ними всё в порядке?
— Отправились с утра к Свенельду и Ульву, им же нужно пополудни явиться к ярлу и либо преклонить перед ним головы, либо лишиться их. Уж не знаю, что они задумали, но мириться с его властью ни в какую не желают, нет от моих увещеваний и просьб толку. Если бы мужчины слушали своих матерей, то гибли бы не так часто, родная... Пытаемся уберечь детей от гибели, но они будто сами в постоянном поиске смерти.
— Именно поэтому... — на глазах девушки выступили слёзы, а голос от волнения задрожал. — Именно поэтому я хочу вернуться на родину. Чтобы мой малыш рос в безопасности, чтобы его не окружали выжженная земля и залитые кровью клинки. Даже если Сигурд умрёт от яда и лекари его не спасут — здесь ребёнку спокойной жизни не будет.
— Вас мигом окружат "друзья" и советчики, как налетевшие на мёд мухи, ежели родится мальчик, — вздохнула женщина и помотала головой. — А тебе придётся вместе с Ульвом возложить на себя бремя регентства, когда принадлежность ребёнка к роду Вигге подтвердится. Я уже говорила, что на твоём месте отторгла бы из себя это порождение Инга раньше положенного срока, но...
— Это большой грех, моя вера такого не позволяет. Почитание заповедей и есть вера, всё остальное — кресты, молитвы, хлеб и вино — всего лишь ленточки, которые делают её красивее, но если их убрать, то останется сама суть, — Мия положила руку на немного округлившийся животик и улыбнулась растущей там жизни. — А она такова, что дитя не имеет к поступкам Трёхпалого никакого отношения, и каким оно вырастет — зависит только от любви и заботы, что я ему подарю. Чудовищами не рождаются, ими становятся. Поэтому я и желаю малышу обычного детства без сражений, интриг и крови. Поэтому и хочу покинуть Ругаланн.
— Ты... уверена в своём решении? — морщинистыми пальцами Ингеборга принялась гладить её по шелковистым и длинным волосам — точно таким же, как у когда-то утонувшей дочери. — Эти стены для тебя родные, семья сделает всё, чтобы тебя защитить...
— Семья должна не защищать, а жить спокойно и мирно. Я же принесла в ваш дом и город не только радость, но и войну с горем, жизни в постоянном страхе вы не заслуживаете.
Мия замолкает и бросается в объятия приёмной матери. Они крепко прижимаются друг к другу, а по их щекам солёными потоками льются слёзы.
— Ты... права. Моя милая девочка, ты сильная и выносливая. У тебя вся жизнь впереди, — всхлипывает Ингеборга. — Ты должна уйти и начать всё заново, подальше от тьмы и холода Хель, которые отныне царят в наших землях.
Они расходятся, но их руки остаются сомкнутыми, до последнего отчаянно цепляясь друг за друга.
— Обещай мне, что ты позаботишься о брате и отце, мама. Мне невыносима мысль, что с ними что-то случится. И о себе тоже...
Пожилая норвежка слабо улыбается, а лицо Мии наполняется горько-сладкой смесью надежды и печали.
— Я буду очень скучать по тебе, мама. Ты — моя опора, мое всё. Когда я была никому не нужна... Когда меня хотели как вещь передавать из рук в руки, вы с отцом одни увидели во мне человека и подарили не только кров и крышу над головой, но и любовь. С вами я снова ощутила, что значит иметь семью...
— И я тоже, моя прекрасная дочь. Помни, как бы далеко мы ни были друг от друга, моя любовь к тебе всегда будет с тобой. Она будет окружать тебя, как теплые объятия, защищая от любых невзгод и бед.
Мия кивает, не в силах говорить сквозь слёзы, текущие по её лицу.
— Я люблю тебя, мама. Пожалуйста, никогда не забывай об этом.
— Я тоже тебя люблю, моя драгоценная девочка. Теперь иди, моя храбрая дочь. Начни эту новую главу, но всегда помни, что наш дом всегда будет ждать тебя с открытыми дверями.
Девушка неохотно отпускает руку матери, с печальным взглядом на всхлипывающую женщину и тяжёлым сердцем она идёт к двери. Груз разлуки давит на неё, но она знает, что должна оставаться сильной ради лучшего будущего для всех.
Ингеборга в последний момент бросается вслед за ней и останавливает у порога. Норвежка протягивает бывшей невольнице увесистую сумку и гладит по голове.
— Здесь немного еды и золота, путь тебе предстоит неблизкий, моя дорогая девочка, — женщина разжимает морщинистую руку, в ладони её лежит крошечный камушек с вырезанным на нём символом ᚨ. — Ещё в молодости моему супругу за спасение жизни вручил её старый жрец. Ансуз — в нём воля богов, пусть она ведёт тебя по жизни и указывает верную дорогу.
— Спасибо... мама, — Мия берёт руну и, прежде чем убрать ту в сумку, с любопытством смотрит на загадочный символ. Что, если он и впрямь обладает божественной силой? — Мне пора, хочу успеть попрощаться и с остальными и найти нужный корабль на пристани, пока меня не хватились в длинном доме.
— Да защитят тебя моя любовь и подарок, — шепчет Ингеборга и прижимает руку к занывшему в груди сердцу.
В избушке воцаряется тишина, и лишь скрип закрывающейся двери говорит о начале их долгой разлуки. Однако каждая из женщин знает, что связь между приёмной матерью и дочерью останется нерушимой даже через расстояния, которые будут их разделять.
* * * * *
— Отец, — в последний раз прижимается к широкой груди Варди Мия и смотрит на Йохана и Ульва. — Пожалуйста... оставьте нас на несколько минут наедине, вдвоём. Прошу вас. Предупредите народ о том, что Сигурд при смерти и слаб, что в силах каждого вернуть себе родной город...
— А Све... — спрашивает племянник Гуды, но разом замолкает, когда встречается со строгим взглядом серых глаз старого корабела.
— Дайте им попрощаться, — шёпотом произносит муж Ингеборги, и в компании обоих мужчин покидает жилище и оказывается на улице перед главной городской площадью.
Две истерзанные Сигурдом души, встретившиеся по его же воле, остались стоять на пороге дома — и на пороге мучительного прощания. Молча, не шевелясь, они смотрели друг на друга — и совершеннно не понимали, сколько это продолжалось, минуту или часы.
Светловолосый юноша с бородой, одетый в кожаную рубуху и меховую накидку, неотрывно любовался на лицо Мии, на котором, некогда невинным, хрупким и полным жизни, теперь лежал тяжёлый груз принятых ей решений и их последствий. Слёзы струились по её красным щекам, и Свенельд, наконец сделав несколько шагов к бывшей рабыне, уверенно стёр солёные капли с её лика и положил на него свои ладони.
— Не плачь... У тебя не было другого выхода. Я и сам поступил бы так же на твоём месте — если бы нашёл в себе силы. Ты, маленькая и худая, оказалась сильнее всех мужчин вместе взятых — сначала пешком прошла через Хельгард и предупредила всех о грядущей опасности... а потом избавила от неё весь город.
— Я знаю, но это всё равно... ужасно и грешно — отравить человека, даже такого... — Мия всхлипнула и всем телом прижалась к Свену; сердце в её груди билось и трепетало подобно испуганной голубке. — В конце концов, он был твоим братом — и моим мужем.