Все силы уходили на то, что держать под контролем беснующегося зверя, который не понимал и не хотел отпускать. Он ярился и был готов рвануть следом. Поймать, удержать, вернуть обратно или наоборот уйти вместе с ней.
— Может стоило… — начал было песчаный кхассер, но не договорил.
Кто он такой, чтобы давать советы императору относительно его пары? Он со своей-то дел наворотил, прежде чем понял, что жить без нее не может, а у этих двоих ситуация еще хуже.
— Я не мог держать ее насильно. Только не после того, как мы нашли ее сестру с ребенком в загаженной пещере. Чем я был бы лучше рыси, если бы заставил ее остаться против воли?
— Только тем, что твоя пещера была бы не столь загаженной, — согласился Хасс.
— Поэтому и отпустил. Если она захочет быть рядом — пусть сделает это по собственному желанию.
— А она захочет?
Тяжелый вопрос. Стоило только подумать о нем, и волосы вставали дыбом на затылке. Потому что ответа он не знал. Слишком сложно все, на грани.
— Надеюсь.
— Не боишься, что, оказавшись на свободе, она решит поднять людей?
Император уверенно покачал головой.
Ее, как и многих других, обманывали и использовали на протяжении всей жизни. Не станет она бороться за то, чтобы вернуть прежние порядке. Только не она.
И нее был шанс отыграться. В горах, когда лежал без чувств, полностью в ее власти. Хотела бы навредить — сделала бы. Но вместо этого она вернула его обратно, довезла, жертвуя собой.
Он отпустил ее не только из-за обещания. Император дал ей свободу, потому что доверял, и хотел, чтобы она поверила в ответ.
— Ты как-то спросил, почему именно она, — Маэс неотрывно следил за прямой фигурой в седле, — Тогда я не мог ответить, не понимал, а теперь знаю наверняка. Никакая другая бы не справилась.
Мудрая судьба дала ему в пару ту, которая не уступала по силе.
— Пусть идет.
Сердце верило, что она вернется. По доброй воле, без принуждения и силы.
Сама Мелена пребывала в полнейшем смятении. Вроде вот она свобода. То, чего ей так хотелось. Но внутри все стягивалось узлами, и с каждым шагом гнедой Дорны, увозящей ее от Асоллы, становилось все хуже.
А еще она чувствовала на себе ЕГО взляд Неотрывный, пробивающий насквозь, полный той самой тоски, которая плескалась внутри нее самой.
— Ерунда какая, — проворчала, пряча голову в глубоком капюшоне, — ерунда.
Просто непривычно навсегда уходить из того места, где прожила большую часть жизни и странно оставлять за плечами эту самую жизнь. Она больше не глава королевской стражи, и не пленница. Сама по себе, свободная. От пошлого у нее осталась только плеть…. Хотя и плеть тоже новая. Прежнюю испортил император, когда она еще не знала, кто он такой.
— Мерзавец, — фыркнула, нащупывая на поясе тяжелую рукоятку, — какой же все-таки мерзавец.
Кажется, или в голосе проскочило восхищение? Этого она сама не поняла, поэтому смутилась.
Ей предстоял долгий путь. Когда-то давно в минуты слабости, сидя одна в своей темной комнате, она мечтала покинуть Милрадию. Добраться до Рыжего Моря, сесть на корабль и уплыть в одно из островных государств. Не важно какое, главное подальше отсюда. Теперь мечта становилась реальностью.
Она уже в пути, и ни что ее не держит в Асолле. Совсем ничего! А то, что внутри ломит — это просто слабость, после лазарета. Пройдет.
К вечеру, миновав несколько постов, они добрались до небольшой деревни. В эту сторону валлены не шли, поэтому местные не бросали своих домов, не перебирались в Асоллу под защиту купола и воинов. Просто жили. Хоть и были настороже.
Мелену пустила переночевать пожилая женщина с усталым, изрезанным морщинами лицом, выделила место на низкой лежанке в углу, накормила и даже предложила старого зерна вирте.
— Я сама, — Мел забрала у нее ведро и вышла на крытый двор, где на ночь осталась Дорна.
Подношение она приняла милостиво. Фыркая и увлеченно размахивая хвостом, нырнула мордой в ведро, а Мелена, пристроилась на тюках с соломой и неспешно жевала кусок хлеба. В хлеву за стенкой настороженно мекала коза, а в дальнем углу, в утепленном домике квохтали куры. Так непривычно.
Дорна мигом покончила с зерном, опрокинула ведро и приблизилась к Мелене, с явным намерением отобрать хлеб.
— Держи, — Мел протянула ей кусок на раскрытой ладони, и мягкие губы тут же его прихватили, — обжора.
Та самая вирта, которая доводила ее во время чистки стоил, сама решила отправиться с ней.