Мы вместе, но по-отдельности, как разные масти в колоде карт. В такую дрянную погоду тянуло к меланхолии.
— Ты долго был на стене, — сказал отец.
— Высматривал гостя, чтобы мы вовремя поклонились ему.
— И беседовал с другом.
Он прищурился — всегда так делал, когда ловил на обмане. Опять кто-то донес: отец подозревал старого воина, ведь он уважал меня. Это преступление в нашей семье, не удивлюсь, если отец отдал Лакр только оттого, что я был не согласен. Дорогого стоило выбить старому воину место командира стражи — мне требовались верные люди повсюду. Но с Фалейн даже чары не помогут. Раз отец решил сделать ее своей шлюхой, то не поверит в сговор с чародеем, пока не увидит доказательства. Для него все важнее меня.
Камень принес звон подков, и показались стражники, темно-синие штандарты и сам лорд-хранитель Лакра во всем великолепии. Он надел доспехи в виде наложенных друг на друга ракушек, на коне сияла золотая попона; и все это, чтобы доехать от озера до замка. Темные пряди прилипли к вытянутому лицу, на котором выделялся длинный ровный нос. Что гаже всего, он так счастливо улыбался, как старая шлюха при виде клиента.
Лорд-хранитель спешился и поклонился отцу. Тот ответил спокойно, с безразличной учтивостью в глазах. Я не верил, должно быть что-то: хмурость или улыбка — любой намек на прошлое. Лакр не просто так отошел этому павлину. Но нет, отец спокойно отвечал, а лорд-хранитель сетовал на погоду. Они напоминали огонь и лед, но были одного роста, длинноволосыми и прятали чувства за масками — даже эти мелочи казались подозрительными.
Закончив расшаркивания, мы нырнули в башню. Предстояло вытерпеть пир в честь гостя. Я не стал наряжаться и надел коричневую тунику и кожаный пояс с крупной пряжкой. Отец бросил на меня неодобрительный взгляд, но промолчал. Матушка тоже. Забавно: они вели себя одинаково, но не сумели помириться.
Очаги на кухне горели весь день, и замок едва не дымился. Наш стол водрузили на помост под темно-синим знаменем с лилией Доурстора и остроконечной башней Жемчужного пути. Внизу тянулись три ряда столов. Желудок сводило при виде жующих лиц, блюд с дичью, кувшинов и кубков. Я с тоской вспоминал крепостную стену и хриплые смешки командира стражи. Сейчас бы вдохнуть полной грудью, а не сидеть рядом с разряженным лордом-хранителем Лакра. Он хоть сменил доспехи на алое котарди, но присыпал волосы золотой пудрой. Гости не разделяли моего настроя и галдели, звенели вилками и улыбались до ушей. Между столами скакали акробаты в разноцветных одеждах, мелькали шары жонглёров, иногда пробегали менестрели с лютнями или флейтами.
— Великолепно, — возвестил лорд-хранитель Лакра, вытирая губы салфеткой. — Надеюсь, вы простите меня, если я возьму в плен ваших поваров? Необходимо выведать секрет этой подливы, пока она во рту, — думать о делах совершенно невозможно. Очень удобно, когда нужно усыпить чью-то бдительность.
Он глянул на меня с улыбкой, но в темных глазах не было веселья.
— Мы надеялись угодить вам, чтобы положить начало прочной дружбе, — беззлобно ответил отец.
И как он умудрялся оставаться спокойным? У меня уже руки чесались стереть с лица лорда-хранителя вечную улыбку или сорвать ядовито-яркое котарди.
— Ведь так, Вайлир? — спросил отец и бросил на меня требовательный взгляд.
— Именно, — выдавил я.
Лорд-хранитель поднял тонкую бровь и улыбнулся своим мыслям. Любопытно, чародей выдаст свои мысли, если столкнется с ним? Можно вызвать его и велеть показать фокус; если допустить предательство, то он неспроста вызвался помогать готовить вторжение в Лакр.
— Право, не стоило так волноваться из-за меня, — разглагольствовал лорд-хранитель, — мы всегда были друзьями, а между друзьями бывают недопонимания.
От его счастливого голоса трещало в ушах, и я не стерпел:
— Требовать налог с торговцев, которые везут товары в королевство, — это недопонимание? Снабжать его дарами вод — обязанность арданириата.
Отец устало глянул на меня, не надеясь сдержать.
— Нет, это чистая наглость, — хохотнул лорд-хранитель. — Почему бы не попытаться воспользоваться добротой нашего арданира? Мой маленький Лакр стиснут между Жемчужным путем и Озерным краем, чьи лорды-хранители очень дружны, — он прищурился и посмотрел на отца. — Если вы решите сжать челюсти и проглотить меня, будет полезно накопить золота для наемников из Гаусора.
— Нам хватило войн, правителю Озерного края и подавно, — сказал отец, нервно поднося кубок к губам — и его утомила восторженная трескотня.
— Вы — возможно, — с готовностью ответил лорд-хранитель и глянул на меня, — но ваш сын, кажется, жаждет побед, ведь так?
Он недобро усмехнулся.
— Я хочу лишь то, что наше по праву.
— Вайлир, — в этот раз отец не скрывал раздражение.
Он прав, но кудахтанье этого павлина действовало на нервы. Боюсь, он нарочно выводил меня; говорил ведь о войнах и наемниках, когда мы собрались для мира. Я снова представил крепостную стену и незаурядные разговоры со стражниками. Жизнь чувствовалась только в моменты проверки постов и подсчета караульных, а все это — пыль, смазанный сон. А как волнительно было на войне, когда я рассматривал карту с фигурами армий и крепостей. Доносы лазутчиков заставляли выскакивать из постели и переставлять их, менять буквально все. Но Лакр — другое: это вопрос чести, я должен его вернуть. Только разберусь с чародеем, через Фалейн, если придется.
***
— Вспомни что-нибудь еще! — не унималась леди Вайлирия.
Я улыбнулась и снова описала доспехи, спутников и мокрые волосы лорда-хранителя Лакра. С высоты больше ничего не увидела. Мне не трудно: хоть отдохну от чтения и займусь вышиванием. Истории про свободу и странствия нагоняли тоску в этом каменном ящике.
— …и золотая попона на лошади, он весь сиял.
— Как жемчужина, — улыбнулась леди Вайлирия. От восторга она нашла силы приподняться на подушках, а белые глаза ярко горели. Ее радость передалась и мне, хотелось звуков, смеха, чего-то… живого.
— Его стражники несли штандарты на таких высоких древках, словно соревновались с Зоркой башней.
— Что на них было? — спросила леди Вайлирия, хотя и сама знала.
— Темно-синие, с тремя секциями, в самом верху — лилия Доурстора, слева — жемчужина Лакра, а справа — гора, знак самого лорда-хранителя.
Почему-то сейчас самообладание изменило: лилии, жемчужины… Раньше у нас не было знаков, только цвета, под которыми я жила в покое и безопасности. Теперь сзади был мрак, впереди — пустота, ничего не ясно, и все это под светлым знаменем водяной лилии. Я яростно втыкала иголку в ткань и сопела, пытаясь выплеснуть злость. На кого? Лорд Мартом исполнял волю короля. Отец виноват? Он боролся за то, что считал правым.
— А дамы с ним были? — спросила леди Вайлирия.
— Я не видела, говорят, что он не любит дам.
— Говорят, что он сам похож на даму… — она осеклась и нервно облизала губы. — Ты знаешь, я вдруг поняла, что не помню, как выглядит лилия.
Я опешила. Леди Вайлирия никогда не жаловалась и вела себя достойно, а теперь она крутила глазами, словно в поисках ответа, спасения, справедливости. Но ничего не было, проклятье высосало ее и не исчезнет.
— И жемчужины. Я помню, что они круглые и белые, но правильно ли я помню, что такое белый цвет?
Леди Вайлирия мяла меха тощими пальцами, говорила, озиралась. Я села к ней и прижала к себе изо всех сил. Слов не было, только жалость: она никогда не выйдет из комнаты, не станет женой и не родит детей. Никогда. А я? Будет что-то, кроме темных коридоров и призрака надежды? Жалость и горе смешивались, было так больно, не знаю, от чего именно.
— Не помню, не помню, — бормотала леди Вайлирия.
Краем глаза я заметила, как открылась дверь. Это был лорд Мартом, он скрестил руки на груди и облокотился на стену, глядя под ноги. Я видела, как он хмурился, чувствовала, как бессилие терзало этого сильного человека. Он сжимал пальцами рукава и молчал, слушая стенания своего ребенка, которому не сможет помочь.