Хлебалов опустился на колено рядом с убитым воином. Перевернул тело. Убедился, что жизни в нем не осталось.
– Что дурачок? – над ними навис, выросший из клубов дыма, Михайло.
– Пал воин Степан!
Кирилл распрямился. Очи злобно блеснули. Взгляд, пронзая сизо-черные клубы, устремился к неприступной крепости.
– Воевода ранен! – Алешка ухватил Хлебалова за рукав. Затем выпученными глазами уставился на труп Степана: – А чего Степан?…Без шапки…
– Какой воевода? – появился Лыков, а за ним остальные воины десятка. Перемазанные золой, перепачканные сажей.
– Шеремет… – механически ответил Алешка, не отрывая взгляда от трупа товарища. Алешка смотрел и не мог осознать: вот только что Степан придурковато хохотал, повторяя чужие слова. А теперь лежит. И без шапки.
– Господи, помилуй! – Лыков осенил себя крестом. Воины перекрестились вслед за командиром.
Хлебалов застыл, ощущая как острая боль пронзает сердце, и жжение расползается внутри грудной клетки. Ранили не воеводу – ранили его надежду. Оправдывались самые мрачные думы. Шереметев ранен. Если боярин не сможет вести войско на штурм, тогда осада Колывани станет еще одним бесславным поражением в его, Хлебалова, жизни. Откель ему така судьбина?!
Потухший взгляд упал на распластанное на снегу тело Степана. Небо сыпало крупными хлопьями пепла, превращая некогда белое зимнее покрывало в серую грязную кашу. И даже тела в разноцветных боевых одеждах, причудливо разбросанные вокруг, не обогащали цветовую палитру этого дня. Одежда, вымазанная сажей, потеряла свой цвет. Все кругом становилось серым и безрадостным.
Но тут же пришло откровение: вот они, те, кто навсегда потерял надежду! Оставшиеся лежать на засыпанном пеплом поле. У них надежды нет, но она всегда остается у тех, кто ещё способен думать, дышать, жить.
– Не че здесь торчать! – рявкнул Хлебалов. Его глаза зажглись воинственным огнем.
– Отомстим безбожным немцам! – заорал он и, взяв наперевес пику, рванул вперёд.
– Отомстим! – подхватили воины, и поредевший десяток понесся туда, где продолжали пылать защитные щиты и рваться пороховые бочки.
10
Ядра выскакивали из плотной завесы порохового дыма и, с хищным чавканьем, вгрызались в человеческую плоть. Возможности увернуться, и избежать столкновения со смертоносным металлом не имелось никакой. Картечь, словно стаи растревоженных диких пчел, неслась над полем. Шведским аркебузирам не приходилось заботиться о точности стрельбы: в плотном, повисшем над русскими укреплениями, тумане пули без труда находили жертву. Стоны раненых и предсмертные крики убиенных неслись отовсюду. Непроглядный мрак, отчаянные крики боли, постоянный звон в ушах и смрадный запах горящего дерева, пороха и плоти. Это все заключило московитов в погребальные объятья. И в скором времени отпускать не собиралось.
Оторванные конечности, головы, вывалившиеся внутренности, ещё дымящиеся покидающей их жизнью, уже перестали привлекать внимание и вызывать ужас. Залпы вражеских батарей и гулкое уханье выстрелов, уже не заставляли всякий раз пригибаться к дрожащей под ногами земле. Удушающие запахи испражнений живых и мертвых человеческих тел, настоявшиеся на гари и вони пожарищ, уже не сбивали дыхание. Воины смирились со своей ролью. Простое понимание войны вызрело в головах, заставив принять очевидное: тебя покалечит и убьет, либо ты уцелеешь и выживешь. И ни то, ни другое от тебя не зависит. Как судит Бог.
Шведская артиллерия звучала громче. Пальба со стен была в несколько раз сильнее и эффективнее. Русские пушки натужно отвечали, но их выстрелы заглушали раскатистые залпы вражеского оружия.
“Хитроумная штука”, придуманная воеводой Шереметевом, сейчас представляла собой множество укреплений, пушкарских шанцев и насыпей, заваленных горящими обломками заградительных щитов и телег. Тут же, присыпанные землей и снегом, лежали трупы солдат, искореженное оружие и еще шипящие каленые ядра противника. Пространство между крепостью и лагерем заволокло дымом. Горькая копоть оседала на глотке и просачивалась в легкие. Надрывно покашливая, намереваясь выхаркать раздражающий нагар, русские упрямо пробирались вперед. Туда, откуда летела смертоносная картечь и ядра. Сейчас бы легкое дуновение с Балтики. Но они пришли к берегу Шведского моря, и сегодня оно тоже за шведов.
До спасительной насыпи добрались восьмером из десятка. Что творилось с соседними десятками никто не знал. Так же как и никто не понимал, что делать дальше. Шанца уже не существовало. Подрыв арсенала превратил ночной труд в бесполезную маяту. Первая линия укрепления оказалась срыта взрывами, превратившись в бесформенную кучу наваленных невпопад обугленных обломков, искореженного металла, искромсанных человеческих тел. Остальное довершил пожар.