На верхнем ярусе располагались пушки. Их громовой рык гулко отдавался во внутреннем колодце башни и мелкой вибрацией разносился по всему сооружению. Били три пушки. Поочередно. С точным двухминутным интервалом.
Отряд начал подъем. Под весом их тел, перекладины скрипели печальным голоском, словно каждая пыталась отговорить русских воинов от опрометчивого поступка. Скрип наполнял изолированное помещение башни, усиливаясь от каменных стен. Но услышать этот шум казалось невозможным – за стенами продолжался бой: палили пушки, кричали люди, рушились укрепления. Аркебузиры самозабвенно продолжали обстреливать русское укрепление у подножия крепости, и даже не повели ухом на шум с лестницы. В пылу сражения их ничто не отвлекало от собственного ратного труда.
Русские продолжали взбираться вверх. Все здесь было враждебное и чужое. Снизу шведская речь, сверху эстляндские команды. И даже запахи, перебивающие дым костров и пороха.
В крепости готовился обед. Пахучий дух укропа, тмина и свиного сала наполняли все пространство вокруг. Хлебалов аж стиснул зубы. Страшно захотелось есть. До спазмов в животе.
Выбираться на галерею крепостной стены не имело никакого смысла, а потому, стараясь не греметь и не мешкать на площадке, они проскочили на последний лестничный пролет. Все замерли, уткнувшись в ноги впереди взбирающегося. Кирилл уперся лбом в шершавую крышку.
Он несколько раз моргнул, и аккуратно слегка приподнял крышку, привыкая к свету. Огляделся. Верхний ярус не имел крыши. По середине стояла деревянная тренога для подъема грузов. Три пищали установлены в углах пятиугольника, обращенного выступающей тупой гранью в сторону осаждающих. Высокие мощные зубцы бастиона надежно прятали аркебузиров и пушкарей от прямых выстрелов осадных орудий. Теперь Хлебалов понял странное внутреннее устройство башни. Ее переделывали под модный ныне итальянский бастион, но не успели завершить работы до осады.
Сейчас наверху находилось три наряда. Двенадцать человек. Еще мелькали аркебузиры. Но те постоянно перемещались между бойниц, и быстро подсчитать их не удалось. Четвертая пушка была обращена в сторону внутреннего двора. Но пушкарей возле нее не наблюдалось.
Хлебалов прикрыл крышку. Обернулся к ратникам:
– Ворогов десятка два. Может поболе. В первую голову бить пищальников, затем пушкарей. Как тока открою крышку бежим в две стороны. Лыкова десяток направо, Прокоп и Харитон с други налево. Ясно?
Разглядеть в кромешной тьме лица и кивки не представлялось возможным. К счастью, ратники благоразумно вразнобой выдохнули:
– Ясно.
– Сейчас жмуримся десять разов, и я открываю крышку. С Богом! Раз…
Наскок вышел молниеносный. Воины на башне, не ожидавшие появления неприятеля, не сразу поняли, что за люди выскочили из входного люка. Лишь когда из бойниц вытолкнули двоих аркебузиров, да еще троих изрубили бердышами, воины всполошились. Видя перед собой дула двух пищалей и лунообразные лезвия русских бердышей, они сбились в кучу, отступая к дальней от входа зубчатой стене.
Один из пушкарей попытался достать нападающих пыльником, но получил рубящий удар по голове и распластался у пушки, заливая дощатый пол алой кровью.
17
Находящиеся на верхней площадке башни прижались спинами к стене, готовясь к схватке имеющимся под рукой оружием. Пушкарь, оказавшийся ближе всех к нападающим, вскинул вверх руки и по-русски крикнул:
– Не губите, братья!
– Ах ты, иуда, по-нашему гуторишь! – Ануфрий занес над сдающимся врагом бердыш.
– Постой! – Хлебалов подставил под древко бердыша саблю и отвел в сторону смертоносное оружие. – Русский?
Пушкарь кивнул и, не оборачиваясь, крикнул что-то по-эстляндски. Стрелец озлобленно зашипел. Русские воины, ощетинившись саблями и бердышами, сомкнутым строем стояли у входа на верхний ярус башни. Напротив них, облаченные в шведские доспехи, изготовились к схватке эстляндцы. Прижатые к глухой стене пушкари и аркебузиры шведской короны, готовились дорого продать свои жизни.