Очевидно, отбирая оружие у пленных, не досмотрели. Кто-то умудрился сохранить кинжал. Теперь это уже не имело значения. Биться на ограниченном пространстве башни вчетвером против двадцати не имело смысла.
– Быстро! – Хлебалов схватил за шкирку Фому и пихнул его в зияющий проем лестницы. Игнат и Алешка кололи пиками напирающих эстляндцев, но те, грозной несокрушимой стеной, лезли на них. Ануфрий пытался добраться до Харитона, но зажатый между пушкой и стеной, оказался не способен ни взмахнуть бердышем, ни колоть им врагов. Хлебалов схватил за ворот Игната и Алешку, столкнул обоих на лестницу. Рубанул наотмашь приблизившегося эстляндца, и сам прыгнул вниз.
Сверху донесся, удаляющийся крик стрельца. Врагам удалось его вытолкать, скинув через бойницу в крепостной ров.
Оказавшись в полумраке, они, спотыкаясь и хватаясь за стены, помчались вниз. Хлебалову пришлось тащить Фому на себе. Тот неудачно упал на площадку третьего яруса, подвернул ногу, и, оставаясь с завязанными за спиной руками, совершенно не мог передвигаться самостоятельно.
Сверху яростно кричали эстляндцы.
– Алешка, обороняй! – рявкнул Хлебалов, когда они оказались на межярусной площадке с выходом на галерею над стеной. Оттуда слышалась стрельба и восторженные возгласы шведских аркебузиров. Поглощенные боем, они не обращали никакого внимания на творящееся на верхней площадке башни.
Рванувший следом за беглецами, эстляндец получил укол пикой, и повалился вниз, повиснув на одной из перекладин. Остальные спускаться на лестницу не решались. В узком темном проходе у безоружных людей не имелось никаких шансов добиться успеха.
– Здесь дверь! – прервал безумный спуск Фома. Уцелевшие ратники остановились, руками щупая стены. – Слева!
Дверь поддалась легко, петли оказались хорошо смазанными, погребом постоянно пользовались. Из мрачной темноты запахло порохом. Вот отчего на этом лестничном марше не было факелов, и единственным источником света оставался узкий проход на галерею, расположенный ярусом выше.
– Подруби верхнюю лестницу! – скомандовал Хлебалов, втискивая Фому в узкий дверной проем.
18
Когда Фоме развязали путы, он запалил особый светильник для пороховых погребов.
Ратники разглядели хорошо укрепленное мощными кирпичными перегородками помещение лишенное окон. В нем стояли три пороховые бочки и два ящика с ядрами. Не будучи пушкарями, они тем не менее без труда догадались, что это не обычные ядра, а гранаты и бомбы. Доставлялись все эти припасы наверх при помощи расположенного в центре помещения подъемника, прямо к пушечным нарядам.
Глядя на эти смертоносные запасы, Игнат обеспокоенно огляделся:
– Ежели мы подпалим – тоды сами как живы будем?
Фома удовлетворенно хмыкнул и заковылял к стене.
– Аз времени не терял. Брешь в стене ковырял. По кирпичику, по горсточке. А как жахнет – стена и обвалится.
Хлебалов непонимающе оглядывал стены – везде не порушенная кладка. Фома, удовлетворенный, замер на месте. Затем взялся за стену и извлек из нее кирпич. Второй, третий. Выдолбленная в толстенной стене ниша скрывалась за однослойной кирпичной кладкой без соединительного раствора. Ее глубина была не менее сажени.
– Как тока вести о походе рати московской пошли, я подкоп устроил, – с гордостью объявил Фома. – Выжидал. Ныне дождался!
– Не завалит? – недоверчиво покосился на пороховые бочки Хлебалов.
– Стены здесь прочные – сдюжат. Весь дух по колодцу наверх пойдет. Зелье в брешь сложим. Там и подпалим. Стену проломит – не сумлевайся! А там поле, лагерь, свои.
Хлебалов прикинул: зелейная казна располагалась на втором ярусе башни, значит прямого выхода на землю не будет. Уточняя спросил:
– Далече сигать?
– Сажени две – не боле.
– А ров?
– Да ров ужо доверху набит. И обломками, и ядрами, и людишками. Ну что, братцы, подсобите?
Ратники дружно ухватились за четырех пудовые бочки и установили их в подкопе. Фома начал устраивать пороховую дорожку.
– Гранаты и бомбы подвесим на подъемник. Пущай вверху шибанет. На галерее шведов осколками посечет .– Быстрой скороговоркой бубнил Фома, то ли разъясняя слушателям, то ли вдохновляя себя.
Хлебалов прислушивался к звукам с лестницы. Ни сверху, ни снизу не доносилось ни звука. Не раздавалось голосов, не бренчали доспехи. Эстляндцы, отрезанные от своих на верхней площадке башни, затихли. Их крики тонули в общем гвалте боя, и не привлекли внимание обороняющихся. Даже находящиеся на галерее аркебузиры, занятые стрельбой по русскому укреплению, никак не отреагировали на крики пушкарей. Иначе они уже наводнили бы лестницу и ломились в пороховой погреб. А ведь их разделяло каких-нибудь четыре сажени. Что уж говорить об отрядах шведских пехотинцев, расположенных во внутреннем дворе крепости. До тех предстояло докричаться с десяти саженной высоты. Видимо, эстляндцы бросили бесплодные попытки привлечь внимание криком и предпринимали какие-то другие попытки. Хлебалов не знал какие – и это пугало.