– Я верно размыслил – проломило стену-то. – прошептал он, и потянулся правой рукой к вороту шведского пушкарского кафтана. Дрожащей рукой неуверенно достал из-под рубахи медный нательный крест на цепочке и приложился к нему потрескавшимися губами: – Не оплошайте, родненькие, возьмите Ревель-город сей.
Хлебалов осторожно похлопал Фому по плечу:
– Всё сделаем. Не тужи.
Пушкарь слабо улыбнулся, и затих навсегда.
– Не отпустил ево Ревель-град. – глубокомысленно произнес Алешка. Кирилл удивленно взглянул в безусое лицо товарища. Тот выглядел старше на многие годы. Посерьезнел каким-то суровым взрослением. Выходит и на его душу проклятущая война наложила отпечаток, состарив за один день.
Не мешкая более, Кирилл полез в пролом.
Дым над русским укреплением развеивался, исчезая в низком тяжелом небе. Сколько хватало взгляда, виделись лишь разметанные насыпи, разбитые пушки, обгоревшие доски. Снег стал серым. Черные ядра на нем практически не различались. Зато потерявшие свой истинный цвет, но сохранившие цветовые оттенки одежды ратников выделялись хорошо. Красный, желтый, синий, зеленый. Разбросанные невпопад, они замерли в бездвижии. Сотни – тысячи погибших.
Под прикрытием дыма от горящей башни, Хлебалов и Алешка спустились в ров. И здесь Фома оказался прав: крепостной ров был завален обломками стен; телами стрельцов и ратников, полегших при первых штурмах; трупами, сбитых со стен мушкетным и пушечным огнем, этляндцев и шведов. Ни те, ни другие погибших не забирали. Благо держались морозы, сохраняя тела от разложения. Все рассчитывали, что осада скоро закончится, и тогда победители с воинскими почестями предадут останки павших товарищей земле. Никто не знал, когда это случится, кто окажется победителем и удастся ли, по прошествии стольких дней и месяцев, отыскать каждого погибшего. Но война любила безымянных солдат.
Хлебалов с надеждой взглянул на Шереметевский шанец. Вот сейчас, наши заметят провал в стене, увидят пожар на башне и бросятся на штурм. Овладеют городом. Одержат победу.
Но нет. Незаметно русских воинов. Укрепление брошено. Кое-где еще палят пушки и затинные пищали, но полки отошли. Сражение закончено.
Уцелевшие уже в лагере, зализывают раны, отдыхают, пытаются забыть гибель товарищей, думают о живых. Вот и они, двое из десятка, уцелели чтобы жить. Чтобы, вспоминая тех кто был рядом, опять идти в бой плечом к плечу с другими воинами. Чтобы добыть новые города и земли Великому Московскому княжеству. Такова государева воля. Такова их солдатская доля.
Навалилась усталость. Лишь желание поскорее добраться к своим, да стремление передать драгоценный трофей, подстегивало идти вперед. А как хотелось остановиться и вдоволь надышаться, хоть и отдающим горечью пожарищ, но все же свежим воздухом, свалиться на мерзлую землю и просто долго и безмятежно спать.
Нужно было идти, преодолевая боль в мышцах и слабость. Им еще предстояло пересечь поле, обходя взорванные пищальные шанцы, присыпанные снегом и землей трупы, обгорелые обломки телег и защитных щитов. Долгую версту до лагеря.
Они добрались до второй линии укреплений, и взобрались на насыпь.
– Мы вошли в Ревель-град! – неожиданно сказал Алешка. Хлебалов обернулся и увидел на лице боевого товарища спокойную уверенность и полное удовлетворение от собственного ратного труда. – Мы сдюжили! Знать и рати наши войдут!
Хлебалов залюбовался этим молодым нескладным пареньком, прошедшим горнила суровых испытаний. Теперь перед ним стоял не запуганный неказистый воробушек, а боевой сокол, попробовавший крови врагов, уверенный в силе собственного оружия. Алешка поглядел ему прямо в глаза, серьезным взглядом возмужавшего человека:
– Войдем ведь?…
Что-то толкнуло в спину. Не понимая происходящего, Алешка обернулся, и только теперь почувствовал, что по спине потекло что-то горячее, липкое. В груди похолодело, и этот мертвецкий холод растекался по телу, коченея члены.
– Алешка! – Хлебалов кинулся к товарищу и подхватил обмякшее тело.
– Мы сдюжили…Жаль наши не видели…
На губах Алешки показалась кровавая пена. Затем тонкая струйка стекла по безусому перемазанному сажей лицу. Молодые голубые глаза подернулись дымкой, стекленея и теряя жизнь.
– Как же ты…Алешка…
20
Холодное солнце клонилось к западу. На землю опускались сумерки, но в вышине в голубом безоблачном просторе неба было светло.
Косые лучи заходящего светила золотили высокую неприступную крепость, возвышающуюся на пригорке. На башнях и крепостных стенах, ловя резвящийся в вышине ветер, гордо развевались шведские знамена, блистающие позолотой в вечернем небе. Там чудился иной мир. Залитый светом уходящего на покой солнца, наполненный свежим дыханием моря, овеянный ветром, несущимся ввысь. Иной, недостижимый, наглухо закрытый непробиваемыми стенами мир.