В низком черном небе мерцали холодные звезды. От дерева еще исходил приятный запах смолы и опилок. Такой домашний и мирный. Казалось невозможным, что завтра все это исчезнет, и землю накроет мрак иного рода, а пространство заполнят тошнотворные запахи разрушения и смерти.
Нарушая безмолвие, ратники переговаривались вполголоса и неохотно. Многие дремали, поплотнее укутавшись в тягиляи, полушубки и тулупы. Вокруг монотонно и усыпляюще стучали заступы, вскрывающие мерзлую землю. Темные курганы вырастали на белоснежном полотне перед воротами города.
На утро здесь все вспашут ядра и покроют тела убитых воинов.
Ратники охранения о грядущем бое промеж себя говорили всякое. Кто-то сетовал на бесполезное ночное сидение, кто-то радовался, что утром их сменят стрельцы и пехотинцы, и не придется первыми штурмовать город, кто-то бурчал о недаденном сне. Хлебалов маялся в бешенстве. Ночной караул говорил о том, что завтра в бой пойдут другие – почивающие сейчас городские казаки, стрельцы и дворянская конница. И значит честь и слава присовокупления Колывани к государству русскому достанется им. И значит самое ценное достанется другим.
С остервенением Хлебалов вцепился в пику, уперся спиной в щит, безуспешно пытаясь сдвинуть деревянную защиту. От напряжения вспотел, но даже такое упражнение не утишило кипящую внутри него ярость и отчаяние. А что еще он мог сделать?
На рассвете укрепление было полностью готово. Готовившие его воины уже предвкушали заслуженный отдых, когда засвистели вражеские ядра.
Лениво поднимающееся солнце осветило высокую крепость и эспланаду перед ней. Дозорные на башнях заметили вновь возникшее укрепление, и шведы решили не дожидаться дня, а взять инициативу в собственные руки.
В ясном, быстро светлеющем, небе не виднелось ни облачка, и оттого белые клубы, вырывающиеся из жерл пушек отчетливо выделялись, словно светлые кляксы над крепостной стеной. Десятки ядер забарабанили в грубо сколоченные щиты и земляные насыпи.
– Началось! – восторженно выдохнул Хлебалов, всматриваясь утомленными глазами в крепостную стену. Оттуда, пыхая огнем, плевались вражьи пушки. Сквозь бойницы виделись разбегающиеся по местам вражьи ратники.
– Началось. – лишенным эмоций голосом повторил Степан.
– Уж больно близко мы шанец нарыли. – высказал опасение Михайло. Хлебалов согласно кивнул. Двести саженей. Не больше. Закралось смутное предположение о неразумности такого решения.
– Головы в прорехи не казать! – предупредил вездесущий десятник, обегая своих воинов.
– А жрать когда? – вопросил Михайло, но Лыков не удостоил того ответом. Хлебалов понимал, что десятник и сам не знает, что будет дальше, и как действовать в этой изменившейся обстановке.
В полуверсте правее что-то грохнуло. Ввысь взметнулись черные клубы дыма, полетели обломки досок и какие-то тряпичные куклы. Ратники вздрогнули и приподнялись, чтобы разглядеть происходящее.
– Это человеки штоль? – испуганно спросил Алешка.
Со стороны крепости донеслись восторженные крики.
– Господе Исусе, – громко произнес Федот-пушкарь. В его голосе слышался ужас. – Кажись зелейную казну подорвали!
Хлебалова пробил озноб. Не от стоящего две недели мороза, не от усталости и голода, не от вида раскиданных взрывом трупов, а от понимания правоты слов боевого товарища. Федот восемь лет отслужил при пушке. Был контужен, оглох. Оттого всегда говорил громко. Глухой заряжающий сгодился бы в пищальном наряде и далее, но при ранении Федот упал на раскаленный пушечный ствол и спалил левую руку. Руку сохранить удалось, но действовать ей он мог лишь с ограничениями, хотя даже так, рогатиной орудовал лихо. Такой вояка в пушкарском наряде оказался не нужен, а для службы боевым холопом сгодился, став ратником Федотом-пушкарем. Но пушкарское дело Федот не забыл. И то, что говорил сейчас, являлось словами знающего человека. Рвались пороховые (зелейные) запасы.
Грохнул еще один взрыв, затем еще и еще. Земля заколебалась. Прижавшиеся к ней всем телом ратники пропускали эту дрожь через себя и усиливали собственным страхом. Комья мерзлой земли начали долетать до них. Со стороны разрывов, вглубь укрепления, в отчаянной попытке спастись, бежали воины.
Обстрел русских позиций усилился. Ядра и картечь черным роем неслись на укрепление, взрывая насыпи и оборонительные щиты. Впиваясь в податливую человеческую плоть. Ответный огонь звучал не дружно и не убедительно.