Она запрокинула голову в сопровождении гортанного, мучительного стона.
Квинн думал, что сейчас, вот прямо сейчас его отшвырнет к той же ебучей стене и прибьет или хуже, кастрированным капитаном станет, которого захотят в отместку публично унизить и отдадут в угодья остальным членам команды. Или еще мрачнее – изнасилует световым мечом. О господи.
Ладно, пусть! Но сначала трахнет ее он.
Второй толчок показался ему еще сильнее, еще грубее, еще глубже. Да куда уж глубже – свербели мысли. Он сел на колени между ее ног. Бедра Шивы вздрагивали, удерживаемые на весу его руками, а мышцы промежности сжимались с такой частотой, что двигаться становилось тесно. Квинн поудобнее, покрепче обхватил раздвинутые ноги и притянул одним движением ближе, насаживая на себя. Тело было ее таким податливым, и руки не протестовали, словно она сама наслаждалась текущим процессом.
Собственный голос не то проваливался, нырял, не то пропадал, утопал в чужих громких стонах. Квинн медленно умирал, когда вбивался в ее узкую, горячую тесноту, бродил мутнеющим взором по изгибам, которые постоянно видел обтянутыми в форму, задерживаясь нарочно у ложбинки на груди. Все из-за этого невозможного освещения, из-за него эти жесткие складки кожи, разгоряченные и распаренные, мерцая морскими светлячками, путались в глазах. Двенадцать… или одиннадцать? Попытался пересчитать – вышло тринадцать. Хотел возобновить попытку, но оборвали руки. Ее руки, что нетерпеливо дернули за раскачивающиеся, подражающие мерным толчкам, края рубашки. Квинн подался вперед, навалился, но не отпустил бедер и только настойчивее продолжал вколачиваться в Шиву. А она, вся продрогшая, с расфокусированным взглядом, терялась под ним, подминалась удовольственно, да ей, как понял Малавай, и не нужны были глаза, чтобы увидеть. Видели ее пальцы, цепкие и прохладные, нырнувшие под ткань. Она кружила ими по твердому животу, по напряженному рельефу, и Малавай ощущал, как в непривычке от малейшего касания натягивались и каменели его мышцы.
Рубашка зашуршала по спине. Потом на кистях, там, где бликовали запонки, к кадыку и воротнику, сцепленные пуговицей. И болтавшаяся на Квинне ткань проехалась по телу, как маслом намазанная, стоило поднять руки. Бугрились мышцы на его груди и плечах – ему привычно, поутру частое зрелище у двойника, запечатанного в выдвижном зеркале, а для Шивы – впервой. Она вздрогнула, поймала его вспотевшие бедра ногами и лягнула к себе, обратно. В этот раз Малавай был не против вернуться: там поудобней было. Но теперь было иначе… Между ними не существовало преград. Ее вожделение было настолько явно, что почти осязаемо.
Кажется, Квинн понял, чего она желала.
Рука запустилась в уложенное, пусть и немного влажное великолепие волос, снизу, над шеей, сжимая их в горстки неистово, отчаянно, и шпильки посыпались на удивление легко, черным дождем на скомканные простыни. Так просто?
Квинн глянул под собой и увидел довольную усмешку. Сережка в ее губе чуть накренилась вправо, в застывших глазах он увидел свое отражение и словно вычитал: «Да, так просто».
И он наклонился ниже, ближе к подбородку, из которого выходили по бокам два маленьких кожаных нароста. Когда Шива стало вдруг громко хватать ртом воздух и впиваться ногтями в дорожку острых позвонков и сведенные лопатки, Малавай тихо про себя поблагодарил безграничные сетевые просторы и продолжил массировать эти наросты, самые их кончики – наиболее чувствительные места.
Распахнутые ее глаза, чуть прозрачные в оправе темных ресниц, просто встречали его взгляды, а у него сердце выпрыгивало, он проваливался в ее темное горячечное желание, так похожее на свое собственное. Густые волосы обволокли ее пышным облаком. Локоны у лица успевали быстро намокнуть, впитывая испарину с висков. Шива давно уже подстроилась под заданный им ритм и теперь подгоняла его, умоляла оставить этот ленивый темп, который он взял недавно.
И вбиваться размеренно, целиком выходя и так же возвращаясь в нее, получалось труднее.
Член вошел в тугой горячий жар до основания и задвигался быстрыми короткими рывками. Разведенные бедра выскальзывали из крепких рук – она везде слишком вспотела, а ее сапоги гуляли взад-вперед по рельефу напряженных ягодиц.
Его ничто не волновало, разве что скользкие хлопки их тел и откровенные громкие стоны, ласкавшие слух в миллионы раз ощутимей воссовской поэзии.
Сейчас не я принадлежу тебе. А ты мне. Моя.
Глаза потемнели. Квинна скрутило оргазмом. Он забился, выплескиваясь, вжимаясь в тесноту, сперма потекла по промежности, заливая бедра, заливаясь внутрь с не утихающими толчками. И Шива выгнулась дугой к нему навстречу, и с такой «нежностью» стиснула мышцами член, что у Малавая скрежетнули зубы. Ее накрывало куда сильнее его. Она кричала, терлась о него, и от бессилия дрожавшие ноги ее неуклюже позли вниз. Квинн схватил их и сам потерся о ее промежность еще пока торчащим членом. Через несколько секунд, крепко сжав его бока, она обмякала.
Как и он. Ослабело откатился и продавил рядом матрац спиной. И охнул – зад-то еще подгорал.
Сорванное дыхание протестовало и отказывалось приходить в норму еще пару минут. Подкрадывалась сладкая и неопределенная истома. В беспробудной тишине и в медленном круговороте отяжелевшего воздуха, как расплавленного металлом, они оба молчали. Поначалу Квинну хотелось ее обнять, хотя бы накрыть ее лежащую близко ладонь своей, но от океана усталости не шевелились даже брови.
― Нет, ― хрипнула она слабовато. ― Не ваша.
Квинн остолбенел. Мысли так и прояснели под пронизывающим взглядом.
Услышала, – подумал он и закусил язык, ругая чрезмерную говорливость в голове.
― Принадлежать рабу я никогда не буду, ― опять хрипнула она, только громче, уверенней. Стук каблуков о пол ударил Квинна в барабанные перепонки.
― Мой лорд… я…
Я же только что вас…
― Что? Отымели? ― в руках ее щелкнула юбка. ― Капитан, я надеялась, что вы сообразительнее.
Она говорила когда-то, что презирает драматические паузы, но сейчас отменно их выдерживала.
― И надеялась, знаете меня лучше остальных. Знаете, чего я желаю…
Квинн аж подпрыгнул, оседая на краешке разворошенной постели.
― Волосы… Вы с самого начала хотели этой грубости.
― И вы мне ее не дали. Пришлось вас подталкивать, раскрепощать, ― в глазах ее появился какой-то хищный и одновременно довольный отблеск. ― Видели бы вы свои безумные глаза тогда, пропитанное жадной яростью каждое ваше движение едва напоминало того мямлю, который приглашал меня к себе в каюту… Вы меня приятно удивили.
Горстка одежды на локтях Шивы свисала напусками. Поправить бы, да силы не давали встать, он будто в плиты ступнями врос, задом – в матрац. Руки согнулись в локтях, упираясь в коленки, и поймали вялую голову. Указательный и большой палец растерли переносицу.
― Лупили тоже для мотивации, мой лорд? ― скрипнули два последних слова, как ржавая дверь.
― Нет. Меня это возбуждает, ― откровенность была сказана так легко, так естественно. ― Меня это все возбуждает. А вас больше нет?
Рядом с Квинном плюхнулся датапад. Намеки его лорд делать умела.
Шаги возле двери стихли. Хорошо.
Разговоры о рабстве ему не нравились, сравнения с псом раздражали, скрытые науськиванья Шивы вообще вгоняли в пустынное отчаяние. Вроде бы сделал то, о чем сам мечтал, тогда отчего на душе так паршиво?